Тем легче. Анастасия Сопикова

пальчики. Рыжеволосые потомки гордых князей, тихие медвежата, модники и бедняки в одной драной футболке, порочные наркоманы и спортсмены, славяне, арабы, турки, хрупкие и высокие, крепкие, слабые, обидчивые и, наоборот, прилипчивые, губастенькие с лицами, будто высеченными из камня.

      Эти мальчики смотрят на тебя в метро, с отстраненным видом крутят бокалы в модных местах, шатаются вдоль улиц праздными компаниями. Удовольствие их спин, рук, дыхания – совсем рядом, но никак не подходит ближе, не дается мне в руки, его никак не схватить, не овладеть, не распробовать…

      В двадцатых числах почти невыносимо бывает жить.

5 ОКТЯБРЯ

      Запала не хватило надолго: опять встаю поздно, опять почти не выхожу из дому; только сижу на подоконнике и смотрю, как борется с ветром мой кипарис. Но чудо случилось, Аврора была на моей стороне, как говорит наш дворник: нашелся объект! И какой – малахитовые глаза, врубелевский «Демон сидящий», репродукция сто семьдесят на шестьдесят.

      Но – по порядку.

      Позавчера я проснулась в пять пополудни, не удивляясь уже ничему и почти себя не ругая. Сразу отчаянно захотелось есть, не кофе и не бутербродов, а что-нибудь потяжелее, уютнее. Идти за пури[4] и овощами на рынок было поздно, а бежать куда-то за харчо бесполезно: пятница, все столы заняты мужиками, матронами и их визгливыми бавшеби[5]. Дети для них – боги, дети всегда рядом, целых пять штук соседских за тонкой перегородкой. Обычно они кричат, долбят по клавишам пианино, а потом, после длинной тирады отца, принимаются рыдать на все голоса. «Ар-ми-и-и-и-и-инда! – тянет младший, захлебываясь соплями. – Ара-а-а-а![6]»

      Но в тот вечер и они молчали. Время застыло, и воздух заполнила пыль опавшей листвы.

      В отчаянии, ругая себя, ненавидя за лень своего изнеженного мягкого тела, пошла нарезать круги вокруг квартала. Через час опустилась на ту самую найденную скамейку – рядом с памятником, откуда открывается вид на Куру, вечный огонь для самаси арагвели и три храма. Я смотрела на другой берег, но думала о чем-то очень здешнем, конкретном, назойливом. Купить по дороге домой масла, снять денег, написать хозяйке про сломанный душ. Комиссия в банке, завтрашние дела, помыть пол.

      Но фоном лежали мои похоть и гнев, как скатерть кричащего цвета, которая ни к чему на столе не подходит. Все было окрашено алым, в цвет заката.

      Вдруг кто-то уселся справа. Он подошел такими легкими шажками, словно тень, что я даже вздрогнула и резко обернулась. Мальчик, наверное из компании подростков-травокуров наверху. Щуплый, лет восемнадцати, губы на пол-лица, на шею свисают темные завитки.

      Мальчик жестом попросил сигаретку – это было очень кстати, мне и самой хотелось курить. Достала из рюкзака пачку и протянула ему. В ответ он движением, которое мечтало выглядеть изящно, прикурил мне от своей зажигалки. У него маленькие руки с длинными пальцами и царапинами на костяшках. Уличный. Лицо красивое,

4

Хлеб (груз.).

5

Дети (груз.).

6

«Не хочу! Нет!» (груз.)