Посейдон и Русалка. Александр Шляпин

спокойно сказала Валька. – Отойди, а то зашибу, – сказала она, отодвинув меня от газовой плиты. Открыв духовку, Валентина вытащила пышущие жаром ароматные булки. Я, как голодный кабель, глотая слюну, стоял и смотрел на её магические действа, боясь сорваться в беспредельный штопор.

      – Ишь, заначки он будет делать на моей территории, – сказала она с долей сарказма- конспиратор хренов! Алкаш!

      – Это я алкаш? Это я – то тайный конспиратор!? Ты, мне скажи – где ты змея мой коньяк дела, – спросил я, переходя в атаку.

      – В гальюн вылила, – ответила сожительница. —Все, нет его больше!

      Она поставила на кухонный стол поддон с выпечкой, посыпала все сахарной пудрой. Накрыв все это великолепие белоснежным полотенцем, Валентина отодвинула меня в сторону. Вытащив из кладовой пылесос, она, как ни в чем не бывало, принялась собирать разлетевшиеся по квартире перья.

      В ту минуту мне нечего было сказать. Я был просо ошеломлен ее коварством. Я даже допустил мысль, что хочу убить её. Мне в тот миг хотелось просто удавить эту «жабу», которая таким вероломным образом вторглась в мои пределы и лишив меня самого «святого», что было в этом доме – коньяка.

      Я уже представил: как беру её за шею и зверски начинаю торкать её мордой в булки.

      – Слушай Валюха, а может, я в хате уберу? А ты пока чайку приготовишь, – сказал я, виртуально победив этого домашнего монстра, своей лояльностью к её деспотизму.

      – Чайник на плиту поставь, – ответила она, орудуя под диваном пылесосом.

      Где— то в глубине мозга я представил: как измываюсь над ней. Как горячее повидло растекается по её лбу, щекам и носу, обжигая бархатную кожу на Валькиной роже.

      – Ты Валюха, настоящая гадина, – спокойно сказал я и, взяв с холодильника сигареты, закурил. Глубоко вдохнув ароматный дым, я старался скрыть свое нервное потрясение.

      – Что я!? Что ты там такое сказал? – провопила сожительница и вильнув передо мной своим задом, сказала:

      – Сидишь тут у меня на шее – иждивенец хренов! Я живу с тобой три год! Все это время я обстирывала тебя!. Готовила, разносолы, грела для тебя постель и даже научилась булки печь. А ты!? Ты Шурочка, что для меня сделал? Ты подарил мне колье с жемчугом? Ты, купил мне норковую шубу или купил новую мебель в моё родовое гнездышко, – говорила она, стараясь меня обидеть.

      Я терпел. Я молчал. Мне нечего было сказать – мне было стыдно. Отчасти она была права. Я понял, что любовь, которая всепоглощающе накрыла нас, три года назад – прошла. Осталась привычка. Появилась какая— то инерция, по которой мы жили, и все эти годы терпели друг друга, как терпит береза, выросший под её кучерявой кроной подберезовик, сосущий её соки.

      Швырнув в форточку окурок, я закрыл окно и молча, вышел из семейного пищеблока. Здесь прошли самые лучшие минуты нашей совместной жизни. Здесь мы общались. Здесь мы нежно говорили о любви, и даже иногда занимались любовью прямо на кухонном