Лик Пустоты. Пробуждение. Nina Brock

как-то… необычно.

      – Существует несколько версий. Официальная – это искажённое старофранцузское l’escarme – схватка, сражение. Говорят, что в этих местах когда-то проходила битва, но достоверных подтверждений этому нет.

      – А неофициальная?

      Он взглянул на неё внимательно, словно решая, стоит ли говорить дальше.

      – Легенда, – наконец сказал он. – Говорят, что когда-то давно здесь жила женщина. Одна из первых поселенцев. Она была знахаркой, лечила травами, помогала больным. Но люди, напуганные эпидемией, начали искать виноватых. Они поверили, что она прокляла деревню, что именно из-за неё болезнь пришла в эти земли.

      – Дайте угадаю, – тихо произнесла Элейн. – Они её убили.

      Доминик кивнул.

      – Привязали к дереву в лесу и оставили на съедение зверям. И после её смерти, как гласит легенда, на эти земли пришла череда войн и несчастий. Говорят, её дух, обманутый и разъярённый, проклял это место, принося раздор и кровопролитие. Именно поэтому, по неофициальной версии, деревню и прозвали l’âme scamiée – "истерзанная душа".

      Элейн передёрнула плечами.

      – Жуть какая… Люди всегда так делают. Ищут виноватого, когда боятся того, что не могут понять.

      Доминик чуть склонил голову, соглашаясь.

      – Страх делает человека жестоким.

      Она задумалась.

      – А вы как думаете… Это правда?

      – История любит преувеличения.

      – Понятно. Мрачно как-то.

      Доминик усмехнулся, но ничего не ответил. Только ветер подул чуть сильнее, поднимая в воздух пыль, закручивая её в коротких, бесцельных вихрях.

      Они шли по узкой боковой улице. Здесь было тише, чем у церкви. Тишина плотнее, вязче, почти ощутимее. Один ветер лениво шевелил кроны деревьев, да где-то вдалеке надрывался собачий лай. Фасады домов, каменные и деревянные, увитые тёмными силуэтами ветвей, безмолвно наблюдали за прохожими.

      Элейн глубоко вдохнула холодный воздух, осмысливая услышанное. История Лескамье была пропитана страхом и жестокостью – впрочем, как и любое прошлое, если копнуть достаточно глубоко. Она никогда не любила историю именно за это. В ней было слишком много тьмы, слишком много крови. Она не понимала, что находила в ней её бабушка, зачем с таким восхищением говорила о древних артефактах и документах, выискивая в них что-то важное.

      Некоторое время они молчали. Доминик выглядел сосредоточенным, словно его мысли витали где-то далеко, за пределами этой улицы, за пределами настоящего. Элейн скользнула по нему взглядом. Если уж он так изворотлив в разговорах, почему бы снова не сменить угол атаки?

      – Вы хорошо разбираетесь в таких историях, месье Бернье, – с лёгкой улыбкой заметила она. – Любой посторонний человек сказал бы, что вы живёте здесь всю жизнь.

      – Возможно, потому что так и есть, – спокойно ответил он.

      – При этом вас никто не знает.

      Доминик снова не стал ничего объяснять.

      Элейн не отставала: – Почему вы избегаете лишнего внимания?

      – Это