Академия Абсурдной Медицины. Даниял Кантемиров

поломанный аппарат ИВЛ, нервные родственники, которые требуют невозможного. Когда часы наконец показали конец дежурства, Ольга Борисовна, наша старшая медсестра, вдруг сказала: «Идем в бар. Я плачу».

      Мы переглянулись. Марина, с ее вечной усталостью в глазах, первая кивнула. Игорь, санитар с золотыми руками и циничными шутками, только хмыкнул: «Почему бы и нет?» И я, молодая медсестра, которая еще верила в идеалы, колебалась, но в итоге согласилась.

      Бар был полупустым. Тусклый свет, деревянные столы, запах пива и жареных крылышек. Мы заняли угол, заказали виски, пиво и что – то покрепче для Ольги Борисовны. Первый тост был традиционным: «За выживших».

      Но после второго бокала разговор пошел в другом направлении.

      – Вы видели сегодняшнего дедушку? – начала я, крутя стакан в руках. – Того, который кричал, что мы его отравим?

      – Ага, – Игорь усмехнулся. – Он мне сказал: «Доктор, я вам не верю». А я ему: «Дедуля, я вам тоже не верю. Выживете – значит, не врете».

      Мы засмеялись. Даже Марина, хотя она тут же покраснела и попыталась скрыть улыбку за стаканом.

      – Помните ту бабушку с диабетом? – подхватила Ольга Борисовна. – Которая говорила, что пирожные ест только по воскресеньям, потому что «Бог простит»?

      – Ага, – фыркнула я. – Бог простит, а поджелудочная – нет.

      – Эй, – Марина нахмурилась. – Вы же знаете, что она умерла на прошлой неделе у себя дома.

      – Именно поэтому и можно шутить, – Игорь налил себе еще виски. – Иначе сойдешь с ума.

      – А помните того парня? – я встряла в разговор. – Который пришел с жалобой на боль в животе, а оказалось, что он просто переел шашлыка?

      – О, да! – Марина закатила глаза. – Он мне сказал: «Сестра, я думал, это аппендицит». А я ему: «Нет, это жадность. Она лечится только голодом».

      Мы снова засмеялись. Ольга Борисовна на этот раз не сдержалась и присоединилась.

      – А помните ту девушку? – Игорь поднял бокал. – Которая пришла с татуировкой «Любовь – это боль»?

      – Да! – Ольга Борисовна фыркнула. – А потом она узнала, что у нее перелом руки, и сказала: «Теперь я знаю, что любовь – это действительно боль».

      – Эй, – Марина снова нахмурилась. – Вы же знаете, что она сейчас в реанимации.

      – Именно поэтому и можно шутить, – повторил Игорь. – Иначе сойдешь с ума.

      Мы пили, смеялись, вспоминали. Черный юмор был нашим способом справляться с тем, что мы видели каждый день. Это был наш способ оставаться людьми в мире, где смерть и боль были частью рутины.

      Когда бар начал закрываться, мы вышли на улицу.

      – Завтра снова на смену, – вздохнула я.

      – Да, – кивнул Игорь. – Но хотя бы сегодня мы смогли посмеяться.

      Мы разошлись по домам, каждый со своими мыслями. Но знаете что? На следующий день мы снова были там, в больнице, готовые бороться за каждую жизнь. Потому что, несмотря на все шутки и цинизм, мы все еще верили в то, что делаем… лол это мир абсурдной медицины.

      9.

      Дождь стучит