Палата № 6. Антон Чехов

деталь вносит в это «быть может, доплывут» каплю скепсиса: «Стал накрапывать дождь».

      Начало идеологической линии чеховской прозы совпало с работой над романом. Последняя идеологическая повесть появилась в 1896 г., хотя впереди было еще семь лет жизни.

      Возможны разные объяснения этого феномена. Философскую, идеологическую проблематику могла наследовать чеховская драма (как раз в 1896 г. появляется «Чайка»). Таковы заочная полемика об искусстве Треплева и Тригорина, философские монологи Астрова в «Дяде Ване», диалоги Вершинина и Тузенбаха в «Трех сестрах», спор о гордом человеке в «Вишневом саде».

      Но возможно и иное. Основные идеологические веяния эпохи были представлены Чеховым в лицах и выставлены на обозрение. Споры русских марксистов с народниками и религиозных философов с марксистами он едва застал и оставил изображать другим.

      Итог оказался печальным. Чехов был, вероятно, первым большим русским писателем, жившим в эпоху «конца идеологий» и отчетливо осознавшим это как историческую неизбежность. «У нас нет ни ближайших, ни отдаленных целей, и в нашей душе хоть шаром покати. Политики у нас нет, в революцию мы не верим, Бога нет, привидений не боимся, а я лично даже смерти и слепоты не боюсь» (А. С. Суворину, 25 ноября 1892 г.; П 5, 133). Для философа жизни, «индивидуализирующего каждый отдельный случай», итог и не мог быть другим.

      Но число идей в мире всегда меньше, чем число людей. И он предпочел снова сосредоточиться на людях.

      «Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из ее же недр. Я верую в отдельных людей, я вижу спасение в отдельных личностях, разбросанных по всей России там и сям, – интеллигенты они или мужики, – в них сила, хотя их и мало. Несть праведен пророк в отечестве своем; и отдельные личности, о которых я говорю, играют незаметную роль в обществе, они не доминируют, но работа их видна; что бы там ни было, наука все подвигается вперед и вперед, общественное самосознание нарастает, нравственные вопросы начинают приобретать беспокойный характер и т. д., и т. д. – и все это делается помимо прокуроров, инженеров, гувернеров, помимо интеллигенции en masse <в массе> и несмотря ни на что» (И. И. Орлову, 22 февраля 1899 г.; П 8, 101).

      Если это и утопия, то – одна из самых трезвых, позволяющих сохранить какую-то надежду даже в безнадежной ситуации.

      Таким отдельным человеком, символом веры в эпоху fin de siecle, неожиданно оказался и он сам.

      Странная роль: учитель жизни

      Зачем люди читают книги? Если отвечать коротко – чтобы забыться или понять.

      В книгу бросаются, как в омут, спасаясь от пугающей, непонятной жизни (если, конечно, для этого остаются желание и силы), или же смотрятся, как в зеркало, пытаясь узнать в неожиданном право-левом обороте собственные черты лица и застигнутую врасплох другую жизнь.

      И в том, и в другом случае книга помогает жить. Но – по-разному.