Всё хоккей. Елена Сазанович

подумал на тебя. Наверное, мне хотелось так подумать. Потому что слишком тебя не любил. Ты прости меня, Талик.

      Я приобнял Саньку и похлопал его по плечу.

      – Она прислала их только тебе. Только тебе. И кто знает, вдруг она любила только тебя.

      – Ты так думаешь, Талик? – в глазах Санька выступили слезы. – Ты так думаешь?

      – А кого еще? – просто ответил я, как само собой разумеющееся.

      И Санька как ни странно мне мгновенно поверил. Людям свойственно верить в лучшее. Люди хотят жить дальше.

      – Я тебя все же проведу, Санька.

      – Нет, Талик, – он в ответ обнял меня. – Спасибо тебе. И прости за все. А меня проведут.

      Он кликнул Мишку и они пошли рядом, прорываясь сквозь метель, в глухую ночь, под пугающий вой ветра. Над ними светила полная луна, и мне показалось, что они могут потеряться в пурге, в этом озлобленном ветряном мире, сбивающим каждого с ног. Что они могут споткнуться о лед. Упасть в сугроб. И уже не подняться. Как когда-то не поднялась Алька. Два одиноких, потерянных путника. Которые сегодня потеряли самое дорогое. И в этой жизни им эту потерю уже не вернуть.

      Впрочем, как и мне…

      В этот вечер мне хотелось уткнуться в подушку и плакать, плакать, плакать, не скрывая своих слез. Или напиться до беспамятства. А, возможно, и то и другое. Я не заплакал и не напился. Потому что меня дома ждала мама.

      – Боже, да на тебе лица нет! – всплеснула она тонкими, нежными руками, унизанными золотыми кольцами и браслетами.

      Я бессмысленным взглядом рассматривал свое лицо в зеркале. Оно было на месте. Как всегда ухоженное и здоровое.

      – Тебе непременно нужен отдых! – торжественно заключила мама. – Как и мне, кстати. Сегодня мы отмечали в ресторане мой отпуск. И ты знаешь, Андрей Валентинович был так любезен и презентовал мне бесплатную путевку в Египет.

      Мама бесцеремонно оттолкнула меня от зеркала и покрутилась возле него, демонстрируя новое платье.

      – Кстати, как я сегодня выглядела? Лучше всех?

      Я по-прежнему бессмысленным взглядом рассматривал маму. Ее черное строгое платье с закрытым воротом.

      – Ты догадался, это Шанель? Мило и просто. Но как эффектно!

      – Да, словно на похоронах.

      Мама всплеснула руками.

      – Не смей при мне говорить о похоронах! Это так грустно! Я избегаю похорон. Многим это кажется невежливым. Но какое мне до них дело. Ведь покойнику это невежливым не покажется. Он даже не будет знать, пришла я его проводить в последний путь или нет. Мне вообще смерть кажется несправедливой вещью, ты как думаешь? Особенно по отношению к близким, которые еще живы и собираются жить дальше. Гораздо справедливее было бы, если бы люди уходили незаметно, исчезали что ли, ну, растворялись в пространстве. Словно куда-то уехали и уже там, в далеком неизвестном, дожидались своих близких. Правда, милый?

      – Я не знаю, мама. Не мы придумали этот мир. И смерть не мы придумали. Я единственно знаю, вернее, сегодня только узнал, что в наших силах отсрочить чью-то смерть. Мы же делаем наоборот.

      Мама