Великолепная десятка. Выпуск 2: Сборник современной прозы и поэзии. Георгий Янс

ничего не сможем. И, значит, надо

      просто прожить себя – так, чтоб взглянув назад,

      время, набрав в ведро чешуи заката,

      вновь прожужжало на небе допоздна.

      Женщина

      – Бог, не суди! – Ты не был

      Женщиной на земле!

      М. Цветаева

      В кармане – обрывки бумаги да несколько крон,

      а плащик на рыбьем меху не по‑зимнему тонок.

      И хрупкая женщина – солнце забывший ребенок –

      стучит каблучками. Пусть в городе этом сыром

      покорно читают молитвы уставшие петь.

      Воробышек сизый летел за ключом журавлиным,

      но снова отстал. Вы протянете руку, Марина?

      Он серый? Он синий? А церкви угрюмая клеть

      по‑прежнему рядом. Горяч и чуть‑чуть бестолков,

      срывается стих – бесприютен, свободен, бездомен –

      И грешная женщина вверх поднимает ладони,

      чтоб крошками слов накормить равнодушных богов.

      «Тянуться к солнцу рыжей головой» (каштановое настроенческое)

      Тянуться к солнцу рыжей головой,

      ловить тепло – бездумно, как подсолнух.

      Не верить в холод. Отстраненно‑сонно

      смотреть в окошко.

      В грязно‑голубой

      купели неба прохудилось дно,

      и за стеклянной гранью в хлопьях пенных –

      усталый город. В мятой ленте Рейна

      мелькнули мост, вагон и заодно

      мое лицо. Осенний зябкий сплин

      укрылся в вязкой темноте карманной.

      По шелковистой кожице каштана

      струится свет. Привычно нелюдим

      пустой перрон.

      И, в общем‑то, пора

      мечтать о зимних праздниках и чуде,

      писать wish‑list, продумывать маршруты

      и подводить итоги.

      В леера

      трамвайных струн уткнулся небосвод.

      В тепле руки – каштановая кожа

      пригрелась и (как все же мы похожи!..)

      не верит в снег. Всю зиму напролет.

      Та, которая

      Костяшки горбятся – что там нынче? уже ноябрь?

      Роняю в лето сухой остаток зерна и плевел.

      Живу упрямо. Не так, чтоб верно, но где‑то рядом.

      Без права правки.

      И то, что давит все чаще слева,

      уже не страшно.

      Не так, чтоб вовсе, но как‑то возле.

      По крыше топчутся – Феб опять колесо прошляпил.

      А я /поверишь?/ с утра проснулась нелепо‑взрослой,

      но все же слышу, как тот – по матушке, шепеляво –

      клянет коней.

      Знаешь, мне – из глины, из хлябей зябких –

      не стать Марией. И Магдалиной – никак, пожалуй.

      Прогноз устойчивый. Что там солнце? Сегодня всмятку?

      А мне –

      из ливней, из грязи лепкой –

      крушить скрижали.

      И быть, пока.

      На износ, ребячески, беззаветно.

      И свято знать, что когда‑то время начнется снова,

      и та, которая будет после, стреножив ветер,

      в solaris plexus пустого мира уронит слово.

      «Мягкий блеск позолоты. Муаровый шелковый шарф» (под молитву колес)

      Мягкий