Князь Московский. Евгений Александрович Иванов

мою всю!»

      «Конешно. Значит, кинжалом он поскрёб, а потом отдаёт мне его и как закричит радостным таким голосом, значит. Я это на всю жизнь запомнил, да. И голос у него такой сильный! А слова такие были: «Дивен Бог во Святых Своих!»

      Точно-точно! У меня знаете какая память, я хоть раз что-то услышал, больше никогда не забываю. Если б вино так не любил, может, и эх…»

      «Да, помолился он крепко, а потом, значит, подходит к стенке и пальцами в камень, как будто в масло, а сам будто светится! Я на колени упал, крещусь и слёзы из глаз льютися…

      А Он мне говорит: «Встань, Афонасий, сейчас не время молиться, а время дела делать. А когда придёт время, Я Сам за тебя перед Богом молится буду!»

      «Да откуда я ж знаю, как Он моё имя узнал, может, Бог Ему открыл, а может, и Сам где услышал».

      «Точно, точно, вот крест на том целую!»

      «Да, конечно, ни одной живой души! Никому не расскажу!»

      «Ага, так Он меня позвал, а меня будто Ангелы подняли, и я сам в стену эту руками, да прям в камни! А они как сухари сухие, а не каменюки крепостные!»

      «Ну, да, конечно, да из них вон всё основание Кремля сложено! Так вот, я их беру ласково и чувствую, будто не я это, а Ангелы моими руками действуют! Ведь острые те каменюки были, и боль была настоящая. Я ж ногти содрал тогда, так они утром все новенькие! Да, вот, смотрите! Новые все!»

      «Ну не все, да, но вот этот и вот этот новые, видите? А?! За одну ночь выросли, разве не Чудо Божие?!»

      «Конечно, конечно. Он говорит: «Отойди в сторону, Афонасий, мне надобно первому взглянуть на Святыню!» Я, значит, отошел, а Он, будто по воздуху Ангел, полетел, и руку с фонарём туда. В эту, значит, дыру, которую сделали. А потом Он как-то ослаб и начал падать, а меня будто чем-то к земле приморозило. Я вижу, как Он падает, а сам и сойти с места не могу, будто держит меня что-то!»

      «Ага, ну да, после-то отморозило меня от земли-то. Я, значит, кинулся к Нему, и тут вот братия прибежала, послушники, значит, и Петро вместе с ними, он ведь младше меня на год один, вот он и побежал, когда Его Высочество Императорское послало за людьми».

      «Ну потом чего? Да вы ж всё знаете! Ну ладно, конешно».

      «Взяли мы, значит, Его Высочество Императорское на руки и понясли во Его дворец, с караула которого Он нас и забрал с Петькой. Ну, значица, отнесли, а там, в палаты Его положили».

      «Ну, да, просто был как бы спавший, и крови совсем не было, будто спит Он».

      «Не, не крючился. Лик у Него покойный, будто отдыхает. Да! Вспомнил! У меня же колено было повреждено! Я ж в туречине воевал, там и колено повредил, плохо оно сгибалося. А вот теперь смотрите, как могу! Вот так! И вот так тоже могу!! А раньше, всё! Шалишь! Нельзя! Да и доктор списать хотел, да начальство не дало, и вот! А если б списало б, я ж никогда то кого чуда б и не удостоился!»

      «Да, конечно ж, я ж с пониманием! Нельзя за Него никому! Я ж могила! На том крест пред вами и целую!»

      Написано дословно со слов казака Афонасия Чернышого.

      Москва. Кремль. Чудов монастырь.

      6 мая 1891 года.

      Глава шестая

      Мне