Адам Протопласт. Олег Лукошин

был тогда слишком силён и слишком открыт миру, чтобы реагировать на подобные выпады. Более того, они мне льстили.

      Должен тут же пояснить – ибо обо мне может сложиться впечатление как о рафинированном аристократе, затыкающем нос при малейшем дуновении с полей простого народа – что я целиком и полностью за пролетариат.

      За бедноту и гопоту. За незатейливых человечков из глубин с их ограниченным мирком и убогими представлениями о жизни. Они – соль земли.

      Я кость от кости такой же, просто меня захватили чужеродные демоны и обратили в свою обманчивую религию – искусство, красота, гармония. Они терзают меня всю жизнь, а я, уродливая гадина, оторвался от корней и потому не принадлежу больше своему простому и естественному слою, но и в свою секту демоны отказываются меня принимать. Оттого нахожусь в подвешенном состоянии, где видится лишь одно преимущество – свобода.

      В детстве и юности заботливые окружающие с беспокойством следили за мной при чтении мудрёных книг и пытливо интересовались, не тронулся ли я с них умом. Нет, ещё не тронулся? Ну а уж зрение-то точно сгубил…

      Верно, зрение сгубил! Одним глазом смотрю, да и тем через линзу.

      Заботливые окружающие вскидывали ручонки, замечая во мне интерес к подозрительным фильмам. Как-как? Господи, да и пяти минут просмотреть эту мерзость невозможно! А тебе что, прямо нравится что ли?

      Заботливые окружающие устало качали недовольными головами, вслушиваясь в ту музыку, что я слушал. И что, тебе вся эта дрянь симпатична?

      И даже не в музыке, фильмах и книгах дело. Собственно, мало кто знает, что ты там по вечерам слушаешь и смотришь. Самое гадкое – это тотальное неприятие твоего образа мыслей, твоей личности.

      Других, этих хранителей усреднённости и благочинности, пугает твоя непохожесть, твой азарт, твоя энергия, твоя ярость. Они понимают какими-то отложениями и дуновениями, что ты можешь разрушить их привычный мир и сладостную негу непричастности к жизни, её сердцевине, центру принятия решений.

      Тревожные умы где-то там, за пределами досягаемости – это нормально. Но рядом с нами, в непосредственной близости – это мучительно неприятно и страшно.

      Вместо того чтобы изучать двигатель внутреннего сгорания, сварочный аппарат или хотя бы математику – всё то, что может обеспечить стабильный кусок в жизни – я интересовался абсолютно непрактичным творчеством Уильяма Фолкнера, Пьера-Паоло Пазолини и Роберта Фриппа.

      Ну, впрочем, выучился и кое-чему практичному – английскому языку.

      Так вот ведь напасть – он мне ни разу в жизни не пригодился. Он меня не кормит.

      Потому что для того, чтобы применять его на практике и при этом не в качестве школьного учителя, нужно переместиться в другой слой, но сделать это в моём случае не получалось.

      Потому что мой, родной и заклятый слой бессловесного крепостного люмпен-пролетариата – он цепко проник своими щупальцами под кожу и не желает меня отпускать. И я не обладаю ни силами, ни гибкостью, чтобы измениться, подстроиться или хотя бы притвориться,