Мир Полудня (сборник). Аркадий и Борис Стругацкие

в ухо… Все это мелькало в его мозгу сквозь желто-зеленый туман, между обмороками и приступами тошноты. Потолок оказывался где-то сбоку, затем молниеносно перемещался на место, проваливался и вновь с неудержимой силой давил на ноги пол. На минуты наступало затишье; тогда Быков запрокидывал голову, разевал рот и часто и глубоко дышал. Но планетолет вдруг швыряло, и все начиналось сначала. И при этом  –  тишина, сменившая оглушающий рев. Доносился лишь негромкий гул реакторов, не заглушавший ни стонов, ни… шуток! Да, матерые межпланетные волки находили в себе силы шутить. Но Быков не запомнил ни одной шутки. Он был целиком поглощен своими ощущениями, вытекавшими из уверенности, что уже следующий толчок окончательно вышибет из него дух. Временами он вспоминал о пилотах в рубке управления и представлял их себе искалеченными, приборы  –  вдребезги разбитыми, а планетолет  –  падающим с огромной высоты на острые крутые скалы. Вероятно, «Хиус», резко погасивший скорость, попал в мощный атмосферный поток, увлекавший его в сторону от цели, и Ермакову со Спицыным приходилось прилагать все силы, чтобы держать его на заданных радиопеленгах. Как потом говорил Спицын, ни разу в жизни не приходилось ему сажать корабли в таких ужасных условиях.

      И вдруг наступил покой. Полный и несомненный покой, не нарушаемый ни малейшей вибрацией, ни единым звуком. Он обрушился на отупевших людей, как удар грома, Быкову показалось, что остановилось самоё время. Перед глазами его все еще плыли разноцветные пятна, по телу ползли струйки пота, руки и ноги дрожали. Затем странная апатия овладела им, смертельно захотелось вытянуть ноги и спать, спать, спать… Сквозь опущенные ресницы он увидел, как зашевелился и встал Юрковский, сделал несколько неуверенных шагов, провел ладонью по лицу и с недоумением посмотрел на испачканные кровью пальцы.

      – Что с тобой?  –  негромко спросил Дауге.

      – Н… ничего…  –  Юрковский сморщился и потряс головой.  –  Кажется, из носа… Болят глаза…

      – Фффух!  –  выдохнул Михаил Антонович.  –  Вот это была встряска, доложу я вам!

      Юрковский поднял руки, сделал несколько гимнастических движений и вдруг замер.

      – Товарищи!  –  крикнул он.  –  Мы на Венере… и живы! «Хиус» цел, черт побери! Дауге! Вставай! Ты понимаешь? Мы на Венере…

      – Погоди радоваться,  –  остановил его Дауге.  –  Кажется, что-то случилось с Анатолием Борисовичем…

      – Да, я тоже слышал голос Спицына,  –  подтвердил Крутиков.

      – Пойдем?

      Они пошли к рубке, но дверь распахнулась, и на пороге появился сам Ермаков, бледный, взмокший от пота, с головой, туго перехваченной молочно-белым перевязочным эластиком.

      – Все живы?  –  Он быстро оглядел товарищей.

      – Все,  –  сказал Дауге.

      – Поздравляю с благополучной посадкой!

      Он подошел к каждому и крепко пожал руки.

      – А что Богдан?  –  спросил Михаил Антонович.

      – Спит.

      – Гм…

      – Свалился как убитый.

      – Не