Мир Полудня (сборник). Аркадий и Борис Стругацкие

воздуха после взрыва была еще слишком высока, более 80 градусов. Юрковский и Алексей Петрович молча перекладывали Иоганыча, рылись в вещевых мешках, обматывая израненные ноги тряпками. Они пытались делать ему искусственное дыхание, сами не зная зачем, лохмотьями костюма укрывали от обжигающего ветра обнаженное тело. Быков поминутно смотрел на ручной термометр, но температура понижалась медленно.

      – Умрет,  –  проговорил Юрковский.  –  Ожог второй степени. Плохо…

      – Молчи!  –  взревел Быков, приходя в ярость.

      – Алексей! Она ползет,  –  пробормотал Юрковский, как в бреду.  –  Смотри, ползет…

      – Что?  –  Алексей Петрович оглянулся и сразу понял.

      Вокруг «Мальчика» медленно, но заметно смыкалось кольцо красной пленки. Багровая масса наползала со всех сторон, подбираясь к центру страшного подземного взрыва, который сжег «Мальчика» и где сейчас громоздились глыбы вывороченного оплавившегося камня. Над глубокой черной воронкой поднимались клубы дыма.

      – Захлестнет,  –  продолжал Юрковский.  –  Сомнет, раздавит… Уходить надо.

      – Куда?  –  Быков обвел глазами горизонт: со всех сторон наползала малиновая пелена.

      Юрковский тяжело поднялся, склонился к Дауге, взял его осторожно под плечи:

      – Берись, Алексей… Запремся в «Мальчике». Может быть, отсидимся…

      Иоганыч жалобно застонал, когда они протискивали его через узкий люк. В кессоне было еще очень жарко, гораздо жарче, чем снаружи.

      – Господи!  –  сказал с отчаянием Алексей Петрович, глянув на термометр.  –  Девяносто!

      Он лег на раскаленный пол, втащил Дауге на себя. Юрковский торопливо задраивал люк. Ничего не получалось: и отверстие люка, и крышка потеряли свою первоначальную форму. Он кое-как закрепил тяжелый горячий кусок пластмассовой брони, выглянул в щель:

      – Сейчас полезет на танк… Оно не обходит препятствий  –  перебирается поверху… Посмотрим.

      Он отошел от щели, присел где-то в темноте. Алексей Петрович молчал, прислушиваясь к шорохам снаружи, к хрипению Дауге, чувствуя, как нестерпимый жар гложет спину. Они обречены. «Мальчик» погиб, нет еды, кислорода, воды… Иоганыч плох, очень плох. Что сделать для него? Хоть что-нибудь, хоть бесполезное, если ничего другого не остается…

      «Мальчик» дрогнул, красный свет, пробивающийся сквозь щели люка, стал ярче. Раздался скрип, скрежет  –  красная пленка наползала на изувеченный транспортер…

      Через полчаса температура упала до шестидесяти градусов, и Алексей Петрович, осторожно стащив с Дауге гладкий колпак, влил ему в полуоткрытый рот глоток апельсинового сока. Иоганыч поперхнулся, открыл глаза, полные страдания. Быков погладил его по небритой щеке и снова надел шлем.

      – Где мы?

      – В «Мальчике», Иоганыч, дружок… Ты ранен.

      – Больно как… Ноги… Что случилось, почему темно? Почему не двигаемся?..

      – Был взрыв, Иоганыч,  –  ответил Юрковский и замолчал: не хватило сил сказать все до конца.

      – Да…