Приятель. Брайан Макгрори

не вылезли из орбит, они отчаянно разыскивали меня в море людей, страстно ожидали моего появления, но хвост неподвижно лежал на земле. Я вернулся за ним. Он старался держаться так, будто ничего не произошло, но мы оба хорошо понимали, что перепугались друг за друга до полусмерти.

      Визитной карточкой Гарри стало исключительное чувство собственного достоинства, которое внешне проявлялось в неторопливой размеренной походке – это была истинно королевская поступь с мерным покачиванием хвоста. Если я останавливался поговорить с соседом или знакомым, он спокойно садился рядом, словно участвуя в разговоре, а если догадывался по моему тону, что беседа может затянуться, то находил палку и начинал ее жевать, растянувшись на травке. Он требовал от жизни всего двух вещей: чтобы с ним всегда считались и чтобы у меня непременно был с собой теннисный мячик. Стоило Гарри приметить знакомого человека, как он тут же поворачивался ко мне с ожиданием в глазах: «Дай же мне скорее эту штуку, ну!» Я клал мячик ему в пасть, и Гарри крепко сжимал его зубами, словно не хотел разочаровать встречного отсутствием такого важного предмета.

      Во время каждой нашей прогулки, едва мы останавливались, вокруг Гарри неизменно собиралась небольшая толпа, как бы в продолжение традиции, зародившейся далеким декабрьским вечером в грузовом терминале компании «ЮС-Эйр». Людей, конечно, привлекал экстерьер Гарри, но особенно – его манера держаться. Однако, если он и замечал внимание к своей персоне, то далеко не всегда это показывал. По правде говоря, иной раз Гарри держался весьма надменно. Некоторых людей он просто в упор не замечал, когда они гладили его по голове, сюсюкали с ним или отчаянно размахивали руками, словно приглашали поиграть. Пес только бросал на меня красноречивые взгляды, будто говорившие: «Ну и дурень же этот тип».

      Были и такие, кто ему нравился, в основном женщины. Вокруг них он начинал описывать небольшие круги, держа в зубах мячик, а уж потом двигался дальше. Единственной же поистине собачьей слабостью Гарри были белки. Он видел их за сто метров, когда утреннее солнце чуть поднималось над городским парком. Пес тут же застывал, медленно поднимал переднюю лапу, как это делают пойнтеры, и поглядывал на грызунов искоса, скроив ту самую физиономию дедульки, изучающего меню в бистро («Возьму-ка я сегодня отбивную с жареной картошкой и бутылочку “Пино-Нуар”»). Постояв так в задумчивости, он медленно поворачивался ко мне, ожидая хотя бы намека на кивок, который разрешил бы ему немного поохотиться. Если я качал головой отрицательно, пес выходил из транса и возвращался к действительности.

      Благодаря этой собаке я обнаружил в себе способность к настоящей глубокой любви. Утром я вскакивал с постели, предвкушая гармонию и безмятежность нашей часовой прогулки в городском парке. После рабочего дня я летел домой, чтобы мы с Гарри и Кейтлин могли втроем прогуляться у торгового центра на Коммонуэлс-авеню. Гарри при этом горделиво вышагивал в центре, считая, что прогулка важна сама по себе,