Мистер Эндерби. Взгляд изнутри. Энтони Бёрджесс

– все это делало его таким же старым, как развалины, среди которых он сидел.

      – Как… – спросил подергивающийся пергаментный старичок, – как ваш… – Его рука трясла бокал, точно стакан для игры в кости. – Как ваш желудок?

      – Редкостные рези, – отозвался Эндерби. – Почти видимые глазу, понимаете. И газы.

      – Газы, – вмешался генерал-майор, – о, да, газы! – Он говорил о них, словно о редком старом коньяке. – Сколько лет их у меня уже не было! Теперь я, конечно, ничего не ем. Немного хлеба, размоченного в теплом молоке, утром и вечером. Клянусь, только ром держит меня на плаву. Я же вам рассказывал, правда, про схватки за пайковый ром в Брудерструме?

      – Неоднократно, – ответил Эндерби. – История весьма недурна.

      – Правда? – мучительно оживился генерал. – Правда, недурна? И сущая правда. Невероятно, но сущая правда!

      – А вот у меня, – подала голос с барного стула плебейского вида карга в грязном черном платье, – удалили кусок желудка.

      Ответом ей стало молчание. Пожилые мужчины задумались над таким дармовым откровением, размышляя, не дурной ли это вкус из уст женщины, к тому же едва знакомой.

      – Вы, верно, напереживались, – доброжелательно сказал Эндерби.

      Старуха посмотрела с хитрецой, вцепилась покрепче в барную стойку пергаментными пальцами с почти окаменевшими костяшками и, накренившись на табурете в сторону Эндерби, очень громко произнесла:

      – Прошу прощения?

      – Столько переживаний, такое не забывается.

      – Шесть часов на столе, – закивала старуха. – Здесь меня никто не переплюнет.

      – Бах! – закричал генерал-майор тоном анемичного моряка. – Бах-бах! – Он не ударился в воспоминания о Первой мировой, а подзывал бармена, чтобы тот налил ему свежую порцию рома.

      Из-за барной стойки вынырнул бармен по фамилии Бах: за семьдесят, в белой куртке официанта, с фальшивой улыбкой, одновременно слабоумной и льстивой, седовласая голова вечно скособочена набок, как у прислушивающегося попугая.

      – Да, генерал? – спросил он. – Повторить, сэр? Отлично, сэр.

      – Вечно я ему объясняю, как правильно, – пожаловался дряхлый старик с лысой головой-яйцом, как у Сибелиуса[3]. – Словечко-то в ходу у барменов и домохозяев. Я им, дескать, того же самого, а они в ответ: «то самое» не бывает. Но хочется ведь того самого. Повторять-то не хочется. Вы же словами занимаетесь, Эндерби. Вы писатель. Что вы об этом думаете?

      – То же самое, – согласился Эндерби. – Из той же самой бутылки. А повторить – это нечто другое.

      – Профессор Тейлор, помнится, очень убедительные аргументы приводил, – сказал старик, весь в сенильных пятнах, как салями, и с каплей на кончике крючковатого носа.

      – А куда подевался Тейлор? – спросил генерал-майор. – Его уже давно не видно.

      – Умер, – ответил пятнистый. – На прошлой неделе. Когда вытаскивал пробку. Порок сердца.

      – Тейлор умер, – протянул генерал. – А я

3

Ян Сибелиус (1865–1957) – финский композитор. – Здесь и далее примеч. пер.