Жить. Светлана Карис

поступки, необходимые для общего дела, общей пользы. Что скажешь, Антон?

      Антон потер начавшие замерзать руки. Попросил отменного полковничьего чая. Он не знал, как поступить: в его планы не входило ни обсуждение личной жизни, ни выслушивание умозаключений бывшего начальника. Но поскольку он ожидал помощи, то не мог просто отмахнуться от предложенного формата общения. Значит, нужно поддерживать беседу.

      Антон сказал:

      – Однажды я почувствовал, что я человек. А солдат – это всего лишь роль. С тех пор у меня нет сомнений в том, что первично. Я это точно знаю. Да, у меня нет детей. Но когда у меня появится сын, я точно не буду говорить ему о необходимости служения всеобщему благу. Про это ему и без меня расскажут в школе, в армии, по телевизору. А я буду стараться научить его быть человеком.

      Антон чуть замялся, глянул на Полковника, и продолжил:

      – Быть человеком не в тренде. Сейчас как никогда ценится служение. Вот я и не тороплюсь с детьми. Зачем подвергать ребенка опасности только потому, что он не думает так, как принято думать? Почему он должен чувствовать то, что кем-то считается необходимым? Почему он должен бояться быть таким, какой он есть, если он не такой, каким его хочет видеть Государство? У меня нет иллюзий относительно всеобщего процветания в мире, в котором правит страх. Я убежден, что страх – это сильнейшее из человеческих чувств, используя которое человеком можно манипулировать, можно даже заставить его забыть о том, что он человек. Костер страха будет гореть тем сильнее и ярче, чем больше в него будут подкладывать дрова – реальные или мнимые опасности. Для меня, – Антон допил остывший чай, – по-настоящему страшным видится ответ на вопрос: контролируют ли пламя те, кто его раздувает? Что будет, если вдруг неожиданно поднимется сильный ветер и пламя разойдется на много километров вокруг? Кто-то или что-то сможет потушить неуправляемый пожар, пожирающий не только бренные тела, но и идеи о спасении?

      Полковник встал со скамейки, стряхнул снег, налипший на добротную непромокаемую куртку.

      – Да ты философ, блин, – и, заглянув в лицо Антону, тихим охрипшим голосом произнес: – А я в тебе не ошибся. Знаешь, в чем разница между тобой и мной? – Полковник не ждал ответа и продолжил. – Ты смог выпрыгнуть из несущегося поезда, а я все еще еду в долбаном мягком вагоне со всеми удобствами. Да, иногда дует из окон, иногда не работает обогреватель или сортир. Да, уже не я определяю направление движения и конечную точку маршрута. Но при этом, и здесь ты абсолютно прав, я живу с постоянным чувством страха потерять место в этом теплом вагоне. Вот так-то! Мне хватает мудрости это признать.

      Полковник похлопал Антона по спине, вылил из термоса остатки чая и сказал:

      – У меня нет права на сомнения. Я всегда должен точно знать правильное решение. И странным образом я его всегда знаю. Пусть оно иногда не совпадает с моим внутренним, как ты говоришь, человеческим голосом. Тем не менее, у меня есть правильное решение. А вот чего у меня действительно нет – так это удовлетворения от него. Я занимаюсь тем, чем мне приказано заниматься. А в это время настоящие злодеи перебрались в высокие кабинеты