Исцеление мира. Журнал Рыси и Нэта. София Агачер

в бейсболке козырьком назад – по-дружески начал тузить Мишеля Дризэ и тащить того к реке с нескрываемым намерением столкнуть в воду.

      – Ну что!.. Французишка!.. Это историческое место – Березина!.. Здесь мой пра-праи так далее дедушка Василий Капнист, русский офицер, полковник Миргородского полка, герой войны 1812 года, чей портрет висит в Эрмитаже, потопил несметное число французских солдат и, как гласит семейное предание, чуть не взял в плен самого Наполеона Буонапарте! Тут русские всегда мочат французов! – кричал месье Капнист на прекрасном русском языке. Мишель Дризэ – среднего роста, коренастый, лет сорок, явно не робкого десятка, коллега Александра по военным походам – растерялся, начал пятиться назад, споткнулся о корягу и со всей дури плюхнулся в воду.

      Правнук продолжил дело своего прадеда!

      Водитель микроавтобуса Василий среагировал молниеносно: бросился в воду и помог гостю выбраться.

      Пока Мишель переодевался, путники растянулись на лавках у стола, покрытого настоящим льняным белоснежным рушником с вышитыми красными нитками ромбами, берегинями, голубями и медведями.

      – Вить-вить-фьють-фьють! – раздалось совсем рядом.

      – Да замолчите же вы! Это соловьи поют! – тихо сказал Андрэ. (Шёпот порой громче любого окрика людей заставляет замолкнуть.) – Не слышал их с археологического похода в восемьдесят четвёртом! Поздний соловей, старый! Поёт с хрипотцой, с горечью! Мастер! Моя бабушка говаривала, что соловьи поют только до Троицы, пока берёза косы не закрутит.

      – Ку-ку! Ку-ку! – начала аккомпанировать соловью кукушка.

      Надежда с ужасом прижала руки к груди, считая:

      – Раз, два, три… – и с каждым счётом морщинок на её лице становилось меньше, а весёлых рыжих искорок в янтарных глазах – больше.

      Вечерело, дым от костра туманом стлался вдоль реки. Облака, как декорации из буколической идиллии, паслись на небе.

      Повар в уху вылил стакан водки, снял котёл с костра и поставил его на пень рядом с общим столом, где уже красовались лук-порей, гора петрушки и укропа, огурчики зелёные пупырчатые да красавец каравай, разодранный на крупные ломти – по-другому горячий хлеб порезать нельзя, разве что ломать.

      Если бы не французы, то хозяева так и сделали бы, потому что ломать оно всегда вкуснее!

      Помечтаем: рука смачно отламывает хрустящую корочку, чувствует тепло и радость земли; аромат хлеба дурманит… Увертюра к симфонической поэме «Царская уха»… Но стоп, гости-то из Европы, вот хозяева и постеснялись!

      Повар – румяный дядька, лет пятьдесят, в колпаке и фартуке – большой деревянной ложкой неспешно помешал уху в котле и медленно начал разливать это божественное варево по деревянным мискам, добавив для вкуса, как это делают все настоящие рыбаки, уголёк из костра. Недаром Иван Тургенев на знаменитых обедах «пяти освистанных» угощал своих французских товарищей именно «царской» ухой!

      – Родной, не томи, – застонал Фёдор Юркевич, первым заграбастав