Грешница. Тесс Герритсен

дряблые. Трупного окоченения нет.

      – Выходит, с момента смерти прошло меньше пяти-шести часов?

      – Надо учитывать еще и то, что здесь холодно.

      Риццоли фыркнула, выпустив пар изо рта:

      – Еще как.

      – Я бы сказала, температура чуть выше точки замерзания. Поэтому трупное окоченение может наступить позже.

      – Насколько позже?

      – Трудно сказать.

      – А что с ее лицом? А этот застывший синяк?

      – Синее пятно могло появиться в течение получаса после смерти. Но точно установить время наступления смерти оно нам не поможет.

      Маура открыла свой чемоданчик и достала химический термометр для измерения температуры внешней среды. Оглядев многослойное одеяние жертвы, она решила не измерять здесь ректальную температуру, а сделать это уже в морге, куда будет доставлен труп. Тускло освещенная молельня была совсем неподходящим местом для столь интимной процедуры. К тому же, приподнимая одежду, она могла уничтожить сохранившиеся на ней улики. Поэтому Маура достала шприцы, чтобы взять пробу стекловидного тела для последующего анализа на содержание калия. Это поможет рассчитать время смерти.

      – Расскажите мне про другую жертву, – попросила Маура, прокалывая левый глаз трупа и медленно закачивая в шприц стекловидную жидкость.

      Риццоли издала стон отвращения и, дабы избежать неприятного зрелища, отвернулась.

      – Жертва, обнаруженная у двери, – сестра Урсула Рауленд, шестидесяти восьми лет. Крепкая старушонка, судя по всему. Говорят, она двигала руками, когда ее грузили в карету «скорой помощи». Мы с Фростом прибыли сюда, когда они уже отъезжали.

      – Насколько серьезны у нее травмы?

      – Я ее не видела. По последним данным, полученным из больницы Святого Франциска, она находится в хирургическом отделении. У нее множественные травмы черепа и кровоизлияние в мозг.

      – Как и у этой жертвы.

      – Да. Как у Камиллы. – В голосе Риццоли вновь зазвучала злость.

      Маура поднялась, дрожа от холода. Брюки пропитались студеной водой, и теперь ее икры словно были закованы в ледяной панцирь. По телефону ей сообщили, что место преступления находится в помещении, поэтому шарф и теплые перчатки она оставила в машине. Но в этом неотапливаемом зале было едва ли теплее, чем на стылом монастырском дворе. Она сунула руки в карманы пальто, удивляясь тому, как Риццоли, тоже без шарфа и теплых перчаток, умудрилась так долго проторчать в этой холодной часовне. Казалось, Риццоли согревает ярость, и, хотя ее губы уже посинели, она явно не торопилась перебраться в тепло.

      – Почему здесь так холодно? – спросила Маура. – Не представляю, как можно служить здесь мессу.

      – А ее здесь и не служат. Эта часть здания никогда не используется зимой – обогревать слишком дорого. К тому же монахинь осталось совсем мало. На службу они ходят в маленькую приходскую церковь.

      Маура вспомнила трех пожилых монахинь, которых видела в окне. Они, как слабые язычки пламени, готовились