Последний анархист 2. Наталья Владимировна Игнатенко

се письма её оставались без ответа.

      «Горячо любимый мной Григорий! Свет мой!

      С каждым днём я всё больше чувствую – связь наша крепчает. Что Вы скоро будете здесь, и я наконец увижу Вас! Я люблю вас, а потому сердце моё перестанет биться только вместе с Вашим, а коли оно бьётся, как и прежде, то и Вы также помните обо мне и вернётесь живым.

      Какое испытание уготовила нам судьба! Временами я вспоминаю наше с вами мирное время и хрупкий очаг, как до разлуки сидели мы с Вами вечерами, как рассказывали Вы мне истории из отрочества своего. С лаской и любовью я храню каждое мгновение нашего венчания, как сказали Вы заветное «да», как священник протягивал нам кольца, ясные Ваши голубые глаза – всё то я помню. Все вечера, когда Вы приезжали домой и часами я могла Вам говорить-говорить, а Вы до того внимательно слушали каждое моё слово.

      Я поняла, как не ценила те моменты, что проводили мы вместе, оттого что думала, что будет так всегда, мой дорогой друг! Теперь же дороги наши расходятся, и я в смятении: где Вы, и что теперь с Вами, в какой глубинке чужой Родины Вы сейчас? Помните ли обо мне всё также? Помните, конечно помните!

      Одна дама на вечере сказала мне, что Вы не вернётесь: коль не умерли, так значит нашли очаровательную чужестранку и храните верность ныне ей. Я не верю ей, Григорий! Я знаю, что Вы приедете со дня на день.

      Только отпишите хоть строчку! Когда я прохожу мимо перрона, чудится мне Ваш голос, и всё кажется, что он громче, что зовёте Вы меня за собой в чудный край, и готова броситься я в пучину морскую! Верю, что ждать нашей встречи осталось недолго.

      À bientôt, дорогой друг».

      Софья прижала к губам письмо и поникла, всматриваясь в вечернюю мглу за окном. Взгляд её становился затуманенным в час, когда она снова вспоминала о своём супруге. Чудилось ей, что в руках не её письмо, а ответ. Что в письме Григорий пишет ей, как скоро приедет домой, как он любит и верен ей; пишет о том, что скучает по её золотым кудрям и белой коже, словно молоко. А что если он прямо сейчас зайдёт? Она выйдет на улицу, понесёт письмо, а он уже там, ждёт её? Сбросит сумку, а она побежит к нему, обнимет, и всё будет как раньше, словно и не было той войны, что разлучила их однажды. Она закрыла глаза, представляя момент их встречи, и вдруг услышала тихий стук во входную дверь.

      Вскочив с места, она без единой мысли побежала на порог через тихий узкий коридор. Помедлив у двери, она уже было спросила: «Кто там?», – но не дождалась ответа на свой вопрос. Дворянка наскоро повернула ключ, приоткрыла дверь на маленькую щёлку и замерла, выглядывая. Как глупо было отпирать двери, не узнав прежде, кто за ними стоит!

      Из-под черной ткани на лице смотрели на неё два тёмных глаза. Тяжёлая рука легла на дверь и настежь её раскрыла.

      – Добрый вечер, мадам! – зазвучал громкий мужской голос в чёрной маске. Он говорил громко, артистично, словно давал представление, как о нём и говорили среди монархистов. Не узнать его было невозможно.

      Внимательный взгляд тёмных глаз Софьи упал на наглого гостя. Она взялась за ручку двери, хотела порывисто закрыть её, но грабитель ловко перехватил её руку. Из-за широких ворот стали выходить такие же люди в масках. Дуло обреза возникло перед глазами, грабитель направил его прямо на переносицу Софьи, но тон его звучал доброжелательно, словно сейчас вместо пули из оружия вылетит конфетти.

      – Ваше благородие! Не разводите паники, Вы бледны. Это отнюдь не ограбление! – снова заговорил юный грабитель, взмахнув руками. – Это сбор пожертвований бедствующим людям! Сейчас мои компаньоны пройдутся и соберут в вашем доме всё, что могло бы помочь нашим братьям, оказавшимся в бедствующем положении! – как по накатанной произносил он речь. – Да-да, именно так. Возможно, Вы не можете в это поверить! Но все собранные средства пойдут на помощь бедным голодным детям и их семьям, загнивающим в долговой яме. Я уверен, что наш дорогой «свет» не окажет в такой милости.

      – Не поймите меня неправильно, но способной на пожертвования меня сейчас не назовёшь, – хотела проговорить она, но сильные руки легли на её плечи. – Боюсь, я и сама скоро сгину в долговой яме, – уж было снова начала она, но люди разошлись по дому, обыскивая каждый угол в доме, поднимая ковры, снимая картины.

      Место было действительно не богато, а потому «артист» решил, что Софья всё запрятала в потайных ходах. Он приставил дуло к её виску и проговорил: «Веди». Монархистка замялась и наконец сдвинулась с места. Что ещё может быть хуже?

      Войдя в спальню, она стала рыться по шкафам, словно действительно что-то ищет под наблюдением своего мучителя. Взгляд её упал на коробочку в дальнем углу с памятным кулоном от Григория, что подарил он ей в день свадьбы. Бледная рука её уже потянулась к коробочке, но запястьем она коснулась старой брошки, больше напоминающей старую железку. Софья вынула её и протянула: «Это всё». Артист мог бы в этом удостовериться лично, но он уже не смотрел на неё, взгляд его упал на письмо, что лежало на столе, глаза беспорядочно скользили вдоль строк.

      – Это всё, – повторила она, и он резко взглянул на неё, выхватил брошь и также внезапно, как и пришёл, развернулся и вышел из