Лети, светлячок. Кристин Ханна

снимок. Они тогда лежали, обнявшись, в постели, Джонни сразу понял, о чем просит его жена. «Давай подождем», – прошептал он и погладил ее лысую голову.

      Больше Кейт его не просила.

      Ну разумеется. Даже в конце она была самой сильной из них, защищая остальных своим оптимизмом.

      Сколько слов прятала она от него, чтобы не ранить своим страхом? Какой одинокой была?

      О господи. Ее всего два дня нет – два дня, а ему уже хочется все переиграть. Хочется снова обнять ее и спросить: «Солнышко, расскажи, чего ты боишься?»

      Отец Майкл поднялся на кафедру, и присутствующие, уже и так молчаливые, совсем затихли.

      – Попрощаться с Кейт пришли многие, и я не удивлен. Она играла важную роль в жизни каждого из нас…

      Играла.

      – Вы не удивитесь, если я скажу, что Кейт дала мне строгие наставления о том, как должна пройти эта служба, и я не хочу ее разочаровывать. Она просила передать вам, что вы должны поддерживать друг друга. Превратите вашу скорбь в радости, присущие жизни. Ей хотелось, чтобы вы запомнили ее смех и любовь к семье, питавшую ее, наполнявшую силами. Она хотела, чтобы вы жили… – Голос священника сорвался. – Такой была Кейтлин Маларки Райан. Даже в самом конце она думала о других.

      Мара беззвучно рыдала.

      Джонни взял ее за руку. Дочь вздрогнула, посмотрела на него, и в ее глазах он увидел бездонное горе, которое Мара старательно прятала.

      Заиграла музыка. Сперва она звучала где-то далеко – впрочем, возможно, это оттого, что в голове у Джонни гудело.

      Песню он узнал не сразу.

      – О нет… – пробормотал он. Вместе с музыкой нарастала и волна чувств.

      «Без ума от тебя» – вот что это была за песня.

      Под нее они танцевали на свадьбе. Джонни закрыл глаза и почувствовал, как вновь обнимает Кейт и как музыка уносит их прочь. Дотронься до меня – и поймешь, что все по-настоящему.

      Лукас – милый восьмилетний Лукас, которого по ночам теперь мучили кошмары и который, когда рядом не было его старого детского одеяльца, иногда снова мочился в кровать, – потянул Джонни за рукав:

      – Папа, мама сказала, что плакать – это ничего страшного. Она попросила нас с Уиллзом пообещать, что мы не испугаемся и поплачем.

      Джонни и не осознавал, что плачет. Он вытер глаза и, кивнув, шепнул:

      – Так и есть, дружок.

      Но посмотреть на сына у него не хватило смелости. Если он увидит слезы, то совсем сломается. Вместо этого Джонни уставился перед собой и попытался отстраниться. Слова священника он превращал в маленькие хрупкие предметы, камушки, которые кидают в кирпичную стену. Они отскакивали и падали вниз, а Джонни старательно дышал и гнал от себя воспоминания о жене. Лучше он вспомнит о ней потом, в одиночестве, ночью, когда рядом никого нет.

      В конце концов поминальная служба, которая, казалось, затянулась на несколько часов, все же завершилась. Разбитый, в голове туман, Джонни огляделся и увидел вокруг десятки незнакомых и малознакомых