Блюз серых лисиц. Добрынина Елена

все же мне удалось избежать паники: какая-то часть моего сознания продолжала холодно оценивать окружающую обстановку.

      Выходило, что единственным способом хоть как-то выкрутиться из этой ситуации было улучить подходящий момент, когда они подойдут ближе, и попытаться прошмыгнуть у них под носом.

      ***

      Перед репетицией я смог перекинуться парой слов с другими музыкантами. Они обещали поговорить обо мне со своими знакомыми, а некоторые черканули пару адресов, куда я мог бы наведаться насчет жилья.

      – Слушай-ка, есть у меня на примете одна немолодая, но еще крепкая певица, которой нужен аккомпаниатор, – задумчиво глядя на меня затянул наш тромбонист Сол. – Думаю, вы сработаетесь. Но будь готов к тому, что она сразу потребует расчехлить кларнет. Большая любительница, знаешь ли..

      – Кларнет?– не понял я. – Сол, я пианист, а не…

      Раздались смешки.

      Тут до меня дошло, что он в очередной раз надо мной подшучивает в своей пошловатой манере, и я, как всегда, смутился.

      – Ох, Арчи, в некоторых вопросах ты наивен, как фермерская дочка, – умилился Сол, похлопывая меня по плечу. – Ладно парни, за работу!

      «Закусочная старого Хэма» была известным местечком среди студентов и прочей молодежи, любящей хорошую музыку. По вечерам здесь играли музыканты, а два раза в неделю собирался наш оркестр и устраивались танцы. Самое ценное, с моей точки зрения, что здесь было – настоящий рояль. Старенький, видавший виды, но по нынешним временам и это невиданная роскошь.

      Я сел за инструмент, размял пальцы, пробежался ими по клавишам, приветствуя доброго друга, и все остальное сразу перестало иметь значение.

      Не знаю, как это выходит, но когда я играю, то совершенно растворяюсь в музыке. Арчи Грейстон перестает существовать, и на сцену выходит совсем другая личность.

      В жизни я дружелюбен и спокоен, пожалуй, немного стеснителен. Девушки часто называют меня милым. Но стоит только ощутить кончиками пальцев прохладу клавиш и позволить первым нотам обратиться в звук, от неловкости не остается и следа. На смену ей приходит такая уверенность, будто на свете нет ничего, что не было бы мне подвластно. А может «уверенность» – не совсем то слово. Я просто знаю, что все в этом мире существует лишь для того, чтобы служить вдохновением силе, что движет мною. Именно она заставляет меня быть дерзким, своевольным, вкрадчивым и беспощадным. Иногда опасным, иногда мучительно-томным… каким угодно, только не милым. И имя этой силе – музыка.

      Дядюшка говорил в таких случаях, что в меня вселился дьявол.

      Сол же со свойственной ему иронией замечал, что дьявол не имеет к этому отношения, просто внутри моей белой оболочки дремлет душа черного гангстера, и когда она просыпается, то расстреливает толпу свинцовой очередью звуков.

      Этим вечером мы играли как никогда. Саксофон Роя выжимал из каждого максимум, труба Сола звучала не хуже, чем у самого Луи, Бенни задавал ритм как бог. Меня же вело, и пальцы творили такие пассажи, будто сам Арт Тейтум завладел моими руками.

      Иногда