Блюз серых лисиц. Добрынина Елена

сицах:

      – Проживают преимущественно на территории Северной Америки.

      – Отличаются от своих рыжих собратьев более скромными размерами.

      – Обладают изворотливым умом и удивительной приспособляемостью.

      – Умеют лазать по деревьям.

      – Предпочитают селиться на окраинах городов, поближе к людям.

      – Ведут ночной образ жизни.

      – Исключительно преданы своему партнеру.

      А еще…

      – Лисицами не являются.

      Паршивей некуда

      Все в этом мире относительно.

      То, что совсем недавно выглядело безвыходной ситуацией в некоторых обстоятельствах может показаться вполне сносным положением дел. Хотя, знаете, ну его к дьяволу такие обстоятельства.

      Удивительно, насколько способствует отвлеченным философским размышлениям ожидание, что тебя вот-вот пристрелят в темном переулке ребята Фредди Россо-младшего. Все как на подбор полные придурки, вот что досаднее всего.

      – Грейстон! Выходи, слизняк! От нас не скроешься!

      Это я и сам понимал. Прятаться, действительно, негде: их четверо, включая самого Россо, все вооружены – двое приближаются с одного конца переулка, и еще двое – с противоположного. Боковых улиц нет, дома высокие – по крышам не удерешь. Несколько крошечных замызганных внутренних двориков, больше похожих на ниши, в одном из которых я и жался к стене – обшарить их не составит труда. Мое обнаружение – вопрос времени, причем ближайшего.

      «Арчи, ты идиот, – поздравил я себя, – не мог выбрать для смерти местечко поприятней».

      Драться я, признаться, не большой мастак. Приходилось, конечно, но то было давно. Сейчас же драка обещала быть ожесточенной и до обидного короткой.

      ***

      То, что день окажется паршивым, я понял, едва проснувшись. Еще одеться толком не успел, а уже поймал странное тоскливое ощущение приближающихся неприятностей. Хотя поначалу ничто не предвещало беды: пятница, ни важных занятий, ни тем более экзаменов. Обычная университетская толкотня: лекции, несколько практикумов и протирание штанов в библиотеке. А вечером – лучшая часть дня! – очередной концерт в забегаловке старика Хэма. И, значит, нам с парнями из небольшого импровизированного джаз-бэнда предстоит выложиться по-полной.

      Даже погода обещала быть солнечной, а небо – ясным. Но несмотря на все вышеперечисленное, поганое чувство и не думало исчезать.

      Избавиться от него удалось лишь к полудню, списав все на «тонкую душевную организацию» по выражению нашего трубача Сола. И, разумеется, стоило расслабиться, как тут же грянула гроза, выбрав на сей раз обличие благообразной дамы средних лет:

      – Мистер Грейстон, вас вызывает к себе профессор Стаут.

      Профессор возглавлял факультет права, на котором я имел несчастье учиться уже пятый год, вместо четырех положенных. Именно «несчастье»: вряд ли когда-нибудь из меня выйдет толковый юрист, но из всех факультетов данного университета я счел приемлемым именно его.

      Предчувствие плохих новостей захлестнуло меня с новой силой. И на этот раз оно имело под собой все основания.

      – Грейстон, проходите! – с преувеличенной радостью начал профессор Стаут, едва я открыл рот, чтобы поздороваться. – Спешу поздравить вас с успешным окончанием университета!

      И он протянул мне самый настоящий диплом, черт бы его пробрал.

      – Но вы не можете! – решил я воззвать к его порядочности и разуму. – Мы же с вами договаривались, что вы позволите мне доучиться до конца года.

      – Да, но это было до того, как в дело вмешался мистер Коннолли. Обстоятельства изменились. Не переживайте, Грейстон, те дисциплины, которые вы не сдали, проставлены вам автоматически по средним балам прошлых лет.

      Мне оставалось стиснуть зубы покрепче: опекун признавал лишь один способ договориться – деньги.

      Я же, благодаря ему, был не слишком договороспособен. Но если вы подумали, что он обчистил своего воспитанника как липку, вы сильно заблуждаетесь.

      Про себя я всегда называл мистера Коннолли «дядюшкой», а чаще всего – «вредным старым хрычом». Слово же «опекун» использовал только для посторонних, чтобы избежать ненужных вопросов. А они возникали достаточно часто: «Где твои родители?», «Мы думали, ты сирота, разве нет?», «А это не твой дедушка?»… и прочая и прочая.

      Оглядываясь назад, я понимаю, что те условия, в которых я рос, как минимум странны для нормальных людей. Я плохо помню своих родителей, мы расстались, когда мне было лет шесть. Пусть будет «расстались», хорошо? Я не люблю слово «бросили», тем более, что оно предполагает какие-то страдания с моей стороны, а их почти и не было. Скорее всего и до разлуки мы были не слишком близки. От отца мне запомнились только темные костюмы и запах табака, а от мамы – пестрый калейдоскоп нарядов, недовольное «Арчи, осторожно, не помни мое платье», а еще удивительные сказки, которые она рассказывала мне на ночь. Вот и все воспоминания.

      Ну