The mare's tail. Роман Швецов

ле, во рту был привкус свежего говна и преследовал его запах. Я привожу эту историю без ремарок, чтобы и вы ощутили то, что пережил я.

      Мы познакомились на поминках. Сам я городской, уже больше сорока лет. В деревеньку, где жил до семнадцати лет, приехал, чтобы сходить на могилки к родителям. Я уже на пенсии и на работу мне не надо в понедельник. Но я всё же не хотел оставаться, больше чем на пару дней. В родительском доме жили уже другие, а я ночевал у троюродной сестры, с которой росли и играли с самого раннего детства. Сестра и сказала мне, что в воскресенье будут хоронить Мишку, моего одноклассника.

      – Останешься, Ром?

      – Мишка? Он же на год меня моложе. А что случилось то, Галь?

      – Да всякое говорят. Кто говорит самогонкой траванулся, а некоторые говорят, что Машка его траванула. Типа, если не она его, то он её убил бы.

      – Машка? Это Фролова что ль?

      – Ну да.

      – Постой, Галь, Машка то здесь причём? Она же за Серёгой Фроловым замужем. Была.

      – Ром, ты когда последний раз к нам приезжал?

      – Да недавно, Галь.

      – Семь лет, Ром. За семь лет знаешь сколько воды утекло? На кладбище пойдёшь и увидишь. Ну так чё, останешься на поминки?

      – Подожди, так она развелась что ль с Серёгой?

      – Нет. Серёга умер пять лет назад. А почему по дереве слухи то идут, Ром. Ведь с Серёгой то же самое случилось.

      – Траванулся самогонкой, или траванула?

      – Никто не разбирался. Потому что и разбираться то некому. Детей у них не было. Серёга её ревновал и гонял частенько. И бивал, бывало. Ну, было за что. Машка то слаба на передок. У нас тут только ленивый на неё не слазил, да ты вот – Галя усмехнулась.

      – Так он знал о её похождениях?

      – Ром, это ж деревня. Тут все всё про всех знают.

      – Опять какая-то нестыковочка, Галь. Мишка тоже знал, какая Машка, и сошёлся с нею?

      – Да он сох по ней с самой школы, Ром. Ну ты то знаешь об этом. И не женился, всё ждал когда овдовеет. Серёга то всё на сердце жаловался. Мишка и говорил ей – Вот Серёга отойдёт в мир иной я тебя и приберу к рукам. А Машка то с прибабахом. Ну ты знаешь её, Ром. Она, чуть выпьет где на гулянке, так и полилось из неё, как из помойного ведра. У моего-то – говорит – хуёчек маленький, в моёй болтается, как младенчик в лохани. Ни разу от него не кончила. Ток для жопы и подходит. Да и жопу уж разъебли мне. Никакого удовольствия от секса, с муженьком, не имею. Ой, Ром, не хочу даже говорить об этом. Такая грязь. Такая мерзость. Есть тут у нас один. Он лет семь назад и приехал в нашу деревеньку. Уже через два дня, все бабы только об его хуинушке и говорили. Срам! Ну Машка то первая с ним и поразвлеклась. Так она, Серёге то, об этом сама и рассказала. Ой, Ром – сестра качала головой – Ведь чуть до убивства не дошло. Этот то, приезжий, плюгавенький, вертлявый, склизкий какой-то тип. А Серёга-то под два метра, кулачищи пудовые. Ну спасло этого, что Серёга не догнал его. Пьяный был вдрызг. А тверёзый то он, и мухи не обидит. Да и любил он Машку сильно.

      Заинтриговала меня сестрёнка, торопится мне некуда и я решил остаться.

      Поминки устроили дома. Машка, даже в свои шестьдесят, была очень аппетитной и привлекательной бабёнкой. Сексапильностью от неё несло за версту. Толик, так звали этого, пришёл уже когда в доме остались только самые близкие. Я как бы и не очень близкий, но Машка сама попросила меня остаться и посидеть ещё. Она хоть и не выглядела шибко убитой горем, но пару раз смахнула слёзы украдкой.

      – Ром, не уходи. Побудь ещё – подошла Машка, когда я, в тесной прихожей сельской избы, стал натягивать курточку – Вы же дружили с Мишкой. Я помню; вы всё время вместе играли.

      Я остался. А когда пришёл Толик, все, кто ещё был в доме усопшего, молча собрались и ушли, даже не поздоровавшись с ним.

      – Толик – протянул он мне руку, и я сжал её. Он ответил крепким пожатием и всмотрелся в меня, словно прощупывая. Ладонь была сухая, тёплая и мозолистая. Взгляд цепкий, Волосы на голове, хоть и с сединой, были ещё густые. Стрижка короткая, бобриком. Лицо показалось плосковатым, а цвет глаз я не разглядел, в прихожей не было света. Нос был прямой, с хищной горбинкой, губы растягивались в улыбку, обнажая ряд желтоватых зубов.

      – Помянем усопшего – сказал он и шагнул в комнату, где стоял стол.

      Мы сидели втроём за столом. Машка, подперев голову рукой, смотрела в темень за окном.

      – Ну чё ты расселась? Водки неси – Толик захмелел и язык у него развязался – Стол от закусок ломится, а водяры нету.

      Машка смахнула слезу, утёрлась уголком чёрного платка, встала и вышла из комнаты.

      – Ты не думай чего. Поди уж наговорили с три короба – он зацепил вилкой огурчик и с хрустом раскусил его.

      Вернулась Машка, с двумя бутылками водки. Запотевшими.

      – Оо, сразу веселее стало – Толик скрутил крышечку с одной и разлил по стаканам. Машкин наполнил на четверть.

      – Ты не нажирайся – Машка с брезгливой улыбкой смотрела на Толика – Сегодня не будет ничего.

      – Вот