Старые боги новых времён. Дара Бояринова

увидела, сразу поняла: домой без нее не уеду!» «И положила ее мне в заплечный мешок!» – прокричал из комнаты муж. «И я чуть не помер, потому что мы перепутали даты выезда, и пришлось бегом выселяться и нестись на омнибус. И кроме этой могильной плиты тащить пять кило других «даров леса». У мешка лопнула лямка, ибо «мраморная подставочка» весит как надгробье! И всю дорогу Поля переживала за подставочку, как бы я её, где не забыл. В итоге я забыл на станции Бологое сумку с собственными вещами. А мраморную подставочку – привез»! «Скажи, чудесная»? – Спросила Поля… мы с Ратмиром чуть не умерли от смеха, – закончила Миля.

      – Поля твоя сама невероятно чудесная, – рассмеялась мама.

      – Это мне одну историю напомнило, – нацелился на второй кусок пирога папа. – Тоже из серии «невозможно бросить». Давно это было… да и не здесь… короче. Дело было на Дальнем Востоке, где кедры не чета всем остальным – толстенные, здоровенные. И шишки на них раза в три больше. К нам на подмогу прислали одну бригаду с завода, не помню уж какого. Так вот бригадир у них, как увидел эти кедры, так и давай всех агитировать шишку бить. Ну мы повелись на его уговоры, собралось нас человек десять-двенадцать. Ну и поехали. Уехали, как водится, в глушь. Разбили лагерь, выпили за приезд, как полагается, и пошли на сопку бить орех. Колоты у нас – огромные деревянные молотки, которыми по кедру стучат. Шишка осыпается, а мы её потом собирали. Хорошо походили, шишки много. Забрались на самую вершину сопки, а там – здоровенный кедр в три обхвата, и шишек наверху видимо-невидимо! Колотом тюк-тюк – бесполезно. Дерево даже не шелохнулось. Посмотрели по сторонам – бревно лежит. Бригадир скомандовал: «Берем бревно и с разбега как шарахнем – вся шишка наша!» Сказано – сделано. Подхватили всей бригадой бревно, взяли разбег. Дружно так побежали: раз-два-три-э-эх! И бревном своим по кедру только ширкнули. И на всей скорости пронеслись дальше. И понесло нас по инерции да со всей дури под уклон! Не остановиться. И бревно уже не бросить: руки-ноги переломаешь. Один молодой кричит: «Может бросим?!» Бригадир, задыхаясь, орёт: «Я те, ****, брошу!» Несёмся во весь опор. А внизу всё подножие заросло колючим кустарником. Шиповник или кто его там разберёт. И вся наша ватага с бревном наперевес врезается в те кусты! Маневренности-то никакой – только вперед. Кто в лагере остался, потом рассказывали: «С горы топот, мат-перемат, треск ломающихся кустов и на дорогу вываливается бригада: вся одежда в лоскуты, в лохмотья, исцарапаны, кровь хлещет, бегут с бревном…» Метров через сто смогли только остановиться и бревно свое бросить. Ох, и ржали же потом над нами… так нас оборванцами и прозвали, – закончил папа историю под наш дружный смех.

      – А вы знаете, что наш Павлуша учудил намедни? – тут же вклинилась маменька, и подлила себе чайку.

      При упоминании имени Павлуша, мы все прыснули от смеха. Павел Филимонович Кузин, слыл человеком невероятным во всех отношениях. С ним могло случится всё что угодно. Например, этот интеллигентный на вид юноша, пришел на собственную помолвку в разорванном сюртуке, на лацкане которого висели длинные рыжие волосы, на лице и белоснежной рубашке следы ярко-красной губной помады.