Фея Торфболота. Анатолий Мусатов

на круги своя: ветхая одежонка, заляпанные штаны и неопределённого цвета майка и богатырский храп, выдававший состояние бывшего «благодетеля», со всей очевидностью говорили, что его сезоны кончились.

      Действительно, за прошедшие пять лет все было сооружено, построено, а оставшуюся мелочёвку дачники предпочитали доделывать сами. Ванька постепенно исчез из поля зрения и, хотя братья уже с месяц ездили по воскресным дням на дачу, его они увидели в этом году впервые.

      Славка отправился к скамейке:

      – Погоди, не трогай его, – крикнул Антон, поняв намерение брата. – Разбудишь, – не отвяжется! Ну его к дьяволу!

      Славка остановился и повернулся к Антону:

      – Пойду, схожу в магазин, если так.

      Он вдруг хитро сощурился:

      – Мимо пойду – зайти, что ли? Привет передам, скажу, что приехал.

      – К кому это ты намылился?

      – Я? Я в магазин, а если ты насчёт привета, то я о Любке. Что-то не видать давно твоей воздыхательницы. Ну, так как?

      – Отвяжись, – с чувством сказал Антон. – Иди, куда шёл, да не долго. Я один ворочать не собираюсь!

      Он отвернулся и заёрзал по бортику тележки, усаживаясь поудобнее. Подставив лицо и грудь благодатным потокам солнечного тепла, он отогревал истосковавшееся по солнцу за долгую зиму тело. Какая-то ассоциативная, совершенно непонятным образом пришедшая на память мысль, вдруг связала этот майский день с тем далёким, совсем не весенним, распухшим от жары и духоты, днём. В тот день он впервые увидел, по выражению Ваньки, «фею» этого посёлка со странным и смешным названием Торфболото…

      – Нет, ты… ик-х-х, мне скажи, я прав?! – с мерной настойчивостью вопрошающе бубнил позади Антона насадившийся до осоловения какой-то корявый мужичок. Все тридцать минут после отправления рейсового автобуса, как всегда взятого штурмом, после того, как вломившиеся, потные до безобразия и столь же злые пассажиры, распихавшие по коленям и другим немыслимым местам сумки, рюкзаки и невероятное количество мешков и узелков приходили в себя, постепенно отходя душой, предоставляя телу страдать в одиночестве от невероятной тесноты и духоты, ибо мысль – «едем, едем» примиряла всех, – этот вечный атрибут автобусных эпопей всё надсаживался в своём стремлении опросить народ: – «прав он или не прав?».

      Мужичок стоял в полутора-двух метрах от Антона. Сильный кисло-едкий; запах перегара до изнеможения доставал его тошнотворной струёй. Славка, поджав губы, выразительно посматривал в сторону мужичка, обнаруживая свою досаду глухим сопеньем. Там же закипал водоворот страстей: «Да не пхай ты, черт пьяна-а-ай!». «Уйди, ведьма!». «Куды навалился, хрен вонючий!».

      И вдруг заключительным аккордом все перекрыл истошный женский крик: «Да заткни ты, стручок морковный, свою пасть! Разит, – сил нет! Ну в чем ты можешь быть ещё правым, етит твою глупость!».

      Этого-то и добивался ветхозаветный правдоискатель:

      – Ага-ха-а! Значит, я-то не правый! – возопил он, обрадовано обводя всех глазами. Его победоносно рассиявшая