Я жила в плену. Флориан Дениссон

известно, что…

      – Что ты здесь забыл, Анри? – резко перебил его Максим.

      Седовласый бывший сыщик закатил глаза, потом обхватил Максима за плечи сильными руками.

      – В две тысячи девятом, в год исчезновения Виктории, я руководил бригадой, много дней общался с ее родителями и все время боялся момента, когда придется сказать, что их дочь так и не нашли, а следствие приостановлено. Меня это раздавило, мой мальчик, ты даже представить не можешь насколько.

      Саже помолчал, посмотрел зелеными глазами в черные глаза Максима.

      – Когда выяснилось, что девушку зовут Виктория Савиньи, Робье позвонил мне, и я сразу поехал к ее родителям.

      Максим пытался осмыслить дядины слова; в голове царил хаос. Он вспомнил о сестре, и ему до ужаса хотелось рассказать Саже об Элоди, но сначала нужно выяснить, почему она вернулась. Еще неизвестно, застанет ли он сестру дома. Расследование важнее всего.

      – Ты ведь сегодня видел Викторию? – спросил он. – У тебя наверняка сохранились фотографии тех лет? В доме Савиньи их полно. Теперь девушка выглядит совсем иначе, это невозможно не заметить. А что, если Виктория, которая находится сейчас в доме, – не та, которая пропала много лет назад?

      Анри тяжело вздохнул, открыл дверцу, сел в машину и опустил стекло.

      – Не знаю, Максим, ничего я не знаю. Похоже, сегодня возможно все.

* * *

      Жеральд Дюплесси вернулся в кабинет для допроса. Часы, проведенные в камере, истощили его терпение. Повязка, прикрывающая глаз, запачкалась, придав ему облик солдата, раненного на поле боя. Снежно-белые стены, освещенные больничным светом неоновых ламп, отчетливо намекали на палату военного госпиталя. Сидевшая напротив Эмма перечитывала показания Дюплесси, Ахмед стоял, скрестив руки на груди, и сверлил задержанного мрачным взглядом.

      Внезапно Эмма хлопнула папкой по столу и резко отъехала назад на стуле.

      – Ладно, будем разбираться поэтапно и во всех подробностях.

      Дюплесси нервно дернул головой, раздраженно выдохнув. Он не понимал, почему снова должен оправдываться. В конце концов, в этой истории он – пострадавшая сторона. Да еще и бабу-сыскаря прислали, тут уж точно добра не жди. Он считал, что, после того как возникло гребаное движение #MeToo[7], слово мужчины в делах о сексуализированном нападении ничего не стоит – мужчину слушают в последнюю очередь. Действительность между тем свидетельствует об обратном: во Франции ежегодно совершается сто тысяч изнасилований (вместе с попытками), а обвинительных приговоров выносится чуть больше тысячи. Движение, зародившееся в соцсетях, дало свободу высказывания, но обеим сторонам непросто было принять инерцию реальности.

      – Я вас слушаю, – объявила Эмма.

      – Все уже зафиксировано на бумаге, – не скрывая досады, ответил Жеральд.

      – Я хочу это «все» услышать в вашем изложении. Сами знаете, жандармы глуповаты, иногда приходится повторять нам по два раза.

      Мужчина не купился, но убрал с лица недовольное выражение.

      – Эта девушка голосовала,

7

Движение #MeToo – широкая общественная кампания против сексуального харассмента и культуры изнасилования, набравшая обороты в соцсетях в 2017 году и открывшая миру глаза на прежде замалчиваемые масштабы проблемы.