Созвездие «Обитель Творца». Роман. Федор Метлиций

общество в самую большую общественную организацию? И теперь угрожает потеснить власть самой Системы.

      С моими предложениями об объединении общества перед грядущими угрозами, в которых я не просил денег, смотрели как на странного просителя. Что творится внутри разделенных половинок мозга этих чиновников, обязанных охранять Систему, построенную, как им кажется, высшей силой навечно и навсегда? В своей голове они четко разделяют выражение обязательной веры в общее дело, и свое тайное, подлинное, что никому не нужно и опасно. Неужели дома, в семье они иные, человечные? И все, что делают вне семьи – это хитрость, чтобы изловчиться и сохранить свою жизнь и положение? Где партия дороже, чем жена, как говорил один из воинственных авторов соцреализма. До какой же степени они абстрагируются от себя живого, чтобы так внушить себе первостепенность своей задачи, задвинув себя подлинного до неразличимости?

      – Если будешь отвлекать электорат – задавим! – сказал Сенета.

      Что они задумали? Трагедия не в том, что мне угрожают, а – в замороженности моей души, в одиночестве наших сознаний, не могущих соединиться.

      Наверно, вид мешающего независимого общественника или предпринимателя вызывает у них нехорошее чувство. Чиновник – это особый вид существа, помещенный в психушку «вертикали власти», вне которой ему странно, что от него хотят.

      В нашем Гражданском союзе, большом зале заседаний с потертой дореформенной мебелью, у меня поднимается настроение. Члены Совета встревожены.

      Журналист-международник Илья, с неподвижным медальным лицом, возбужден. Он пришел к нам, потому что хотел видеть фаланстер с дивными людьми, живущими свободно.

      – Против нас что-то затевают. Меня же явно хотят выпихнуть за границу – за мой язык, со всей семьей. Если не увеличить число членов Союза хотя бы до одного миллиона, то всем придется бежать.

      Он одет в униформу пыльного цвета (чтобы ловчее ходить по митингам?).

      – Ты что! – протестую я. – Нас много, а единомышленников еще больше.

      На его неулыбчивом лице саркастическое выражение.

      – Зачем же ходишь к власти?

      – Не хожу, а ищу компромисс. Не все герои, как ты.

      Мой друг Олег, худой и тонкошеий, в спортивной майке под модным блейзером, с всегда ухмыляющейся физиономией, добавил:

      – Даже Ленин пошел на компромисс, когда грабители вышвырнули его из автомобиля.

      У Ильи очень ясная голова. Казалось, он, в отличие от меня, родился определенным, потому что по натуре был раскрыт и, не зная страха, выкладывал все напрямую, даже если бы какие-нибудь радикалы с битами окружили его. В юности писал стихи: «Я говорил, и был мой голос чист, свободен – в риске перед неизвестным, и всем, себя смирявшим – век учись! – я бунтовал по-детски легковесно». А после ответных болезненных ударов ожесточился (когда его друга убили какие-то радикалы, поклялся продолжить его