Моя Мелек. Стелла Майорова

смотрела на него. Он явно чувствовал, как ее распирает обрушить на него горы, как вертятся на ее остром языке всевозможные проклятия, как она сдерживается, чтобы не разрыдаться, но нет, она была слишком гордой и обиженной сейчас. – Почему ты так злишься, Мелек? – он взял ее руку, но она отняла ее. Он почувствовал, как ее трясет. – Ну же! – он ощущал, как ожидание становиться в тягость. Впервые терпение покинуло его так скоро. – Не молчи, пожалуйста…

      Она вдруг застыла и словно на какое-то время перестала дышать, пытаясь прочувствовать свои ощущения и облечь их в форму слов. Она молча смотрела ему в глаза.

      – Я не хочу ни с кем тебя делить, – вдруг пролепетала она как маленький ребенок и, скрестив руки на груди, отвернулась к окну.

      – Я эти дикие глаза ни на какие другие не променяю, – тихо пробормотал он и улыбнулся. Она резко обернулась и подошла к нему. Глаза его горели и улыбались.

      – Что ты делаешь? Ты не можешь мне такое говорить! – она уперла руки в бока.

      – Ты не можешь на меня злиться, но злишься ведь? – он ухмыльнулся.

      – Так сильно злюсь, что сейчас лопну! – закричала она и опустилась на постель.

      Он улыбнулся и присел рядом.

      – Не злись. На самом деле, моя мама говорила о тебе.

      Зоуи резко повернула голову и посмотрела на него. Глаза ее вспыхнули. С минуту она молчала, восстанавливая дыхание и не сводя с него глаз.

      – Ты рассказал ей все? – она остановила взгляд в его глазах.

      – Нет.

      – Почему?

      – Пока длится следствие, я никому не могу рассказать о тебе, – он вздохнул.

      – И… она думает, что между нами что-то есть? – она пугливо смотрела на него из-под длинных ресниц.

      – Думает мы вместе.

      Зоуи сглотнула и отвернула покрасневшее от смущения лицо.

      – Она мне нравится… – она повернулась к нему. – С ней так уютно, я вдруг почувствовала себя частью чего-то, частью семьи… Она словно хотела дать понять, что она и моя мама тоже. Не знаю, как объяснить… – она посмотрела ему в глаза.

      – Турецкие мамы такие, – он улыбнулся. – Прости ей ее назойливость. В моей жизни нет женщин, а тут ты, она счастлива, – он улыбнулся.

      – И почему же в твоей жизни нет женщин? – она посмотрела в его глаза.

      – Моя работа предопределила мою личную жизнь. Я живу в сумасшедшем ритме. По-другому пока не получается. Не хочется никого обрекать на вечное ожидание. Да и я видел слишком много вдов своих коллег. Кому нужна такая жизнь рядом с полицейским?

      – Ты ошибаешься, Кемран, не все так плохо. Я же живу с тобой, – она повела плечом. Он улыбнулся. – К тому же ты отличная партия: ты внимательный, обходительный, – она загибала пальцы, – вежливый и воспитанный.

      – Так, – он, улыбаясь, поддакивал ей.

      – Умный, красивый, галантный, рассудительный…

      – Что-что? – он прищурился, улыбаясь.

      – Рассудительный, говорю,