Моя Мелек. Стелла Майорова

нос, выдох через рот, давай, – он приблизил к ней свое лицо. – Смотри на меня, хорошо? Просто смотри в глаза, слушай мой голос, не думай ни о чем больше!

      – Что, черт возьми, происходит? – Уолш разговаривал с Конорсом по громкой связи.

      – Понятия не имею…

      Зоуи пыталась дышать, глотка словно сжалась. Его живые горящие черные глаза были очень близко, он что-то говорил, но она просто вслушивалась в приятный низкий тембр. Вкрадчивый и размеренный, он успокаивал. Она вдруг почувствовала, что воздух все—таки стал доходить до легких. Кровь сильно пульсировала под его горячими пальцами. Она рассматривала черную щетину на его лице и постепенно приходила в себя. У него были черные изогнутые ресницы и выразительные глаза.

      Демир чувствовал, как под пальцами восстанавливается ее пульс. Он отнял руки и сел ровно, опершись на спинку сидения.

      – Почему ты не презираешь меня теперь? – она уже не смотрела на него.

      – Почему я должен? – он повернул к ней лицо.

      – Столько лет я чувствовала себя сломанной куклой, валяющейся в мусорном баке… Грязной, ненужной, использованной, выброшенной…

      Он закрыл глаза: было больно от ее слов.

      – В моем деле нет и сотой доли того, что я пережила… – она смотрела в окно. – Он держал меня на цепи, как собаку…

      Демир почувствовал, как горячеют пальцы и тут же сжал их в кулаки.

      – Мне было всего двенадцать, я была напугана и обездвижена… Я не могла защищаться…

      Демир сглотнул. Всё внутри сжалось от ее слов.

      – Потом я уже перестала кричать и звать на помощь. Никто не приходил за мной, никто не искал… Шли недели, долгие недели в аду… Я хотела умереть… Каждую ночь в том подвале я молилась, чтобы очередной раз, когда он ударит меня, был последним…

      Демир вдруг резко почувствовал жар, становилось трудно дышать от ярости. Его разрывало на части от злости. Он почувствовал, как тело затряслось.

      – Но даже Господь меня не слышал. Он заткнул уши. Он не забрал меня. Ему я тоже была не нужна…

      – Зоуи…

      – Молчи, детектив, не смей жалеть меня.

      Они молчали.

      – В моем деле нет ни слова о долгих годах позорной реабилитации… Как психической, так и физической. Годами у меня болело все, каждый сантиметр тела… Каждый шаг был болью, каждый вздох – постылым бессмысленным занятием, дышать было больно, дышать было в тягость. Я ненавидела его. Яростно, до спазмов в желудке. Я ненавидела себя даже сильнее, за слабость, за то, что не могла помешать ему так унижать меня. Если бы ты знал, – она смотрела в его пламенеющие глаза, – как сильно я хочу всё бросить и уйти. Даже сейчас. Вот смотрю на тебя, ты такой живой, а я мертвая. Ты живешь, а я существую, ты дышишь, а я задыхаюсь. Твои пальцы, глаза, дыхание – горячие. А у меня кровь внутри медленная и прохладная. И у всего нет вкуса. У всего вокруг нет смысла. Я ничего не чувствую уже много лет. Он убил все живое во мне. Вот так вот банально, Демир. Такая прозаичная у меня жизнь, пресная,