Углицкое дело. Сергей Булыга

еще. Но он теперь пить не стал, а даже отодвинул чарку, а еще помолчал и сказал, то есть начал вот с чего:

      – Я всего этого не видел, сразу еще раз говорю. А говорили люди! А я только слышал: это уже обедню отстояли, и государь и государыня ушли наверх…

      – Кто, кто? – быстро спросил Парамон. – Государь и государыня? А я думал, государь в Москве.

      – Ну-у! – сердито потянул Сазон. – Тогда я…

      – Ладно, ладно! – сказал Парамон. – Продолжай.

      Сазон взялся за чарку и продолжил:

      – Государь и государыня ушли наверх. А день был погожий, летний. А до обеда было еще вон сколько. А государь у нас же юный, крепкий, и ему на месте не сидится же! И он начал проситься: государыня, мол, матушка, позволь мне на двор выйти до моих товарищей, они меня все ждут, я с ними позабавлюсь. Она и позволила, и он пошел.

      – Один? – быстро спросил Парамон.

      – Нет, конечно, – ответил Сазон. – Кто же это государя одного отпустит! Да и говорили же уже давно…

      – Что говорили? – спросил Парамон.

      – Да говорили всякое, – осторожно ответил Сазон. – Ходят, говорили, злые люди, желают тебя, государь, зарезать.

      – Кто говорил?

      – Я не помню.

      – Ладно! – в сердцах воскликнул Парамон. – Ефрем напомнит!

      – Какой Ефрем?

      Но Парамон молчал. Сазон тяжко вздохнул, но продолжал:

      – И он вышел во двор. Вот почти нам сейчас под окна. На этот хозяйственный двор. И тут уже эти бегают: это Петрушка Колобов и это Яшка, как его… Ну, вы это спросите, они вам скажут.

      – Кто скажет?

      – Бабы эти, которые с ним были. А это Арина Тучкова, кормилица, и Петрушкина мать Марья, постельница. Теперь они всё помнят! А тогда вышли на крыльцо и давай лясы точить! А ты, царское дитя, делай что хочешь! И он пошел вниз со сказанным Петрушкой, и с Яшкой, и с кем там еще! И дальше под яблоней, уже возле самой стены, они стали играть в тычку. Ножом в землю тыкать, кто ловчей воткнет. И тут вдруг идут эти змеи!

      И тут Сазон замолчал, а Парамон спросил:

      – Какие змеи?

      – Данила Битяговский, это Михаила сын, – резко, отрывисто сказал Сазон, – да Никитка Качалов, его же племянник, да Осип Волохов. Осип – это Василисин сын. Вот, никого чужого не было! И они идут себе, и их никто не останавливает, и они подходят к государю, а государь стоит и ест орешки.

      – Какие орешки? – спросил Парамон.

      – Обыкновенные, – сказал Сазон. – Ему их Петрушка поднес, а Петрушка их из дому вынес. И государь их теперь щелкал. А эти подошли и Осип первым говорит: «Какое на тебе, государь, славное ожерельице, дай посмотреть!». А ожерельице вот здесь, на самом горле. И государь его еще вот так вот вперед выставил, чтобы им было лучше смотреть. А тут Данилка цап его за одну руку! А Никитка за вторую цап! А Осип выхватил нож и вот так государя по горлу – шах, шах! И сразу все трое побежали! А эти все в крик! А бабы в голос! А беда уже случилось, кричи не кричи. Лежит наш белый голубок, не шелохнется!

      И тут Сазон замолчал, и даже отставил чарку и нахмурился. Все молчали. После Маркел вдруг спросил:

      – Насмерть