Трудно быть Ангелом. Книга Х. Крест. Роман-трилогия. Мастер Солнца Покрова Пресвятой Богородицы

чернила словно слёзы мои… Я же даже правду (некоторым) не могу написать, что всё – путь их окончился земной. Помнишь Серёжу? Так и они… Ты, родная, иди, ложись без меня, спи. А я тут. У меня работа такая. Я проводник. Слёзы словами от них до Него! И обратно от Него и до них – тут вам не до слабых. Здесь надо всею душою.

      Поэт посмотрел пристально в глаза Мэри, он был уже не с ней.

      И она ласково прошептала:

      – Ты жёсткий Ангел – ты сможешь. А я всего лишь – тебя очень люблю, ты Ангел мой. Ангел любимый!

      Глава 9

      Тёплое утро

      Где-то нигде, в очень красивой Вселенной, на озере было светлое, тёплое утро, а из спальни распахнута дверь на террасу. И яркое солнце заливало террасу, а азалии были в цвету, и на столике у двери, и в вазе стояли цветы, соломенная шляпка изящно лежала, оплавленные потухшие свечи устало поникли, красные туфли отдыхали на полу, а через открытые двери видны были горы, и пальмы, и кипарисы в саду. Пальма на солнце медленно махала листьями-крылами, а все птицы с ума посходили, приветствуя солнце. Но коты ещё спали в кадках цветов. Лёгкий ветерок, приятное тепло, яркие тени, белые летние сарафаны на кресле, картины на стенах. Завтрак на столе, на тарелке – душистые фрукты и специи, салаты, хлеб, панини, молочный коктейль, кофе и сыр. На телефоне – тихая песня: «Джаз лав, лав, лав, джаз лав». Утро, тягучее итальянское утро растекалось, как сыр на пицце.

      Кофе для Поэта – это святое! Горячий, душистый утренний кофе, запахи кофе и свежего хлеба, везде цветы в горшках, огромные розы в кадках, тени на стенах. Завтрак. И оба в шортах. Мэри отдыхала и улыбалась тонко, загадочно, словно Джоконда на картине Леонардо.

      Поэт пил кофе, а Мэри, бросая на него взгляд (ресницы – хлоп-хлоп), безмятежно поинтересовалась:

      – Милый, а почему ветер снимает с меня шляпки и платья, но никогда не надевает обратно? А-а? А-ха-ха!

      Поэт привычно, долго завтракал с Мэри, глядел на озеро и горы или в книгу, или снова на любимую Мэри и улыбался ей, подмигивал, шутил, хохотал. Но вдруг он что-то вспомнил и позвонил в Россию, и серьёзно, с тревогой спросил, как дела. И долго слушал ответ. А в трубке звучал добрый старческий голос:

      – Родненький мой, слава Богу, что не забыл меня, старую бабушку Пашу, соседку твою. Ты не беспокойся – жива я… Давление, правда, мучает, и кости болят – значит, завтра дожди. Ну и пусть дожди! Мама мне говорила: неважно, какая погода, доброе сердце – оно в груди, не на улице. Давно я нигде не была, скучаю по театру, и платье праздничное с вуалью не надевала… Ох, и давление меня мучает, а нужно ходить и двигаться. Я теперь понимаю, почему Боженька придумал смерть нам, старикам, – чтобы мы не страдали вечно, больные и одинокие. А худшее из одиночества – в пустом доме болеть одной… Ах да, Поэт, пришёл мне ответ по почте на мой запрос – невестка моя давно умерла, но у неё был сын, а значит, мне внук. Наверное, у него дети есть, а где они, внук и правнучки с правнуками, никто не знает. Кабы знать, где, я, старая,