Близнецы. Черный понедельник. Роковой вторник. Никки Френч

моих младших детей, Эбби и Лорен. Я плакала, и молилась, и носила траур, пока наконец не простилась с ней и не пошла дальше, и я больше не хочу возвращаться. Это мой долг перед новой семьей. Вы считаете меня черствой?

      – Нет.

      – А кое-кто считает. – Она горько усмехнулась.

      – Вы имеете в виду своего бывшего мужа?

      – Ричард считает меня чудовищем.

      – Вы с ним по-прежнему видитесь?

      – Так вот из-за чего вы на самом деле приехали! Вы все еще думаете, что это сделал он?

      Карлссон смотрел на женщину напротив, на ее изможденное лицо и яркие глаза. Она ему нравилась.

      – По правде сказать, я вообще ничего не думаю. Кроме того, что дело так и не раскрыли.

      – Подозреваю, что он превратил свою квартиру в настоящее святилище. Святая Джоанна среди бутылок виски. Но я не думаю, что это что-нибудь значит.

      Это действительно совершенно ни о чем не говорило. Карлссон по опыту знал, что убийцы часто бывают людьми сентиментальными или самовлюбленными. Он с легкостью мог представить себе отца, убившего собственную дочь, а затем проливающего по ней пьяные, вызванные жалостью к самому себе слезы.

      – Вы с ним в последнее время видитесь?

      – Я не видела его уже много лет. В отличие от бедной Рози. Я пытаюсь убедить ее держаться от отца подальше, но она почему-то чувствует себя ответственной за него. Добросердечность ее до добра не доведет. Мне бы хотелось… – Она замолчала.

      – Я вас слушаю.

      Но она яростно замотала головой.

      – Я не знаю, что хотела сказать. Мне просто хотелось бы… Вы же понимаете?

      Ричард Вайн настоял на том, чтобы приехать в отделение полиции, вместо того чтобы принимать Карлссона у себя дома. Он надел костюм, лоснящийся от старости и сильно натянувшийся вокруг талии и груди, и белую рубашку, застегнутую так, что воротник сдавливал кадык. Лицо над воротником выглядело одутловатым, а глаза чуть налились кровью. Когда он взял чашку с кофе, стало заметно, что у него дрожат руки.

      – Если никаких новых улик нет, зачем вам я?

      – Я пересматриваю это дело, – осторожно ответил Карлссон.

      Он сожалел, что опрашивает Ричарда Вайна в участке, а не в его квартире: о человеке очень многое можно сказать, если внимательно рассмотреть окружающую его обстановку, даже если в ожидании гостей в доме тщательно убрали. Наверное, ему стыдно за свой дом, и он не хочет, чтобы чужие видели, как он живет.

      – Вы, парни, все время расследования потратили на то, чтобы заставить меня сознаться. А настоящий ублюдок воспользовался этим и скрылся. – Он замолчал и провел по губам ладонью. – Вы и с ней тоже встречались или только мне так повезло?

      Карлссон не отвечал. Его угнетало горе, оставившее отпечаток на жизнях всех, с кем ему приходилось разговаривать. Зачем он вызвал этого человека? Из пустой прихоти, опираясь лишь на интуицию, от безысходности, а еще потому, что у него не было никаких настоящих улик. Мэтью