Богатырь сентября. Елизавета Дворецкая

не замечал, что именно ест. – На войне я и таком яичку бывал рад, а как домой воротился, да как узнал, что с вами сделалось, так и вовсе мне белый свет стал не мил, все противно. Любой пирог мне был горек, что кора осиновая…

      Они поели, потом немного подремали на траве, пережидая самое жаркое время. Серое перо сидело на стволе у них над головами. Салтан, ночью спавший мало, подремал бы еще, но Гвидон торопил его в дорогу: ему не терпелось добраться до Волотовых гор и вызволить жену. Салтан понимал его – и самому хотелось поскорее покончить со всем этим и к Елене вернуться, – но причин сильно спешить он не видел. От этого края, открытого и прекрасного, до сумрачных Волотовых гор, куда солнце заходит только ночью, было еще очень далеко…

      Но вот перо сорвалось с ветки и затрепетало в воздухе, призывая в путь. Салтан снова надел дорожный мешок, Гвидон взял на плечи лук в налуче и колчан со стрелами, и они тронулись дальше. Пересекли широкую, но неглубокую реку по выступающим камням, а на том берегу начинался густой лес – в него и нырнула дорога, сделавшись тропой. Шагая по ней, Салтан оглядывался – не появится ли вновь всадница из тумана или из огня? Но никаких существ, способных к разговору, им за весь день не встретилось – как и человеческого жилья. Зато зверей было немало: то лисица перебежит дорогу, то куница, то заяц. То промчится за елями олень, раз показались два лося, задумчиво жующих хвою. При виде их Гвидон, как выяснилось, страстный охотник, хватался за лук, но Салтан останавливал его – некогда им возиться с добычей, да и много ли они сумеют унести? Как припасы кончатся, вот тогда, а сейчас в мешке еще что-то осталось…

      Порой тропа вновь выходила из леса на открытое пространство, и становилось видно, что солнце постепенно клонится к горизонту. Отец и сын шли прямо за ним – на запад, а значит, серое перо вело их в сторону темного света. Они обсуждали: каков туда вход? Салтан вспоминал, что ему об этом известно из сказок:

      – Скорее всего, это будет колодец глубокий или просто дыра в земле. Надо будет туда лезть. Но может и другое что оказаться. Дерево с дуплом. Не хотелось бы, чтобы… Может, повстречается нам жаба величиной с быка, или собака, тоже огромная, а в пасти пламя пышет. И скажет: полезайте ко мне в пасть. Придется лезть. Вход на тот свет и такой бывает. Ты смотри, не сробей, дружище.

      – Я не сробею… дружище! – Гвидон, усмехаясь не без самодовольства, хлопнул Салтана по плечу.

      Тот улыбнулся: хорошо бы. Сынок вышел неробким от природы – да и в кого бы? – но много ли он опасностей видел за свою младенческую жизнь? Даже зимы со снегом – и то не видел.

      – Я ж, батя, в бочке родился! – со смехом добавил Гвидон. – Ну, не прямо в бочке, но до нее ничего не помню, мал был. А как стал понимать – вижу, мы в бочке. Мать плачет, говорит, погибель нам, а я думаю, может, нет еще. Слышу, у бочки снаружи волна плещет, играет нами. Я и давай просить: не губи, мол, наши души, выплесни ты нас… Услышали ведь, Понтарховы дочки! Повидаться бы теперь с ними, хоть спасибо сказать…

      Вечерело, тьма сгущалась. Снова ощутив голод, Салтан оглядывал окрестности в поисках подходящего места для ночлега. Ни шатров, ни одеял у них с собой не было, но в теплую