12 шедевров эротики. Коллектив авторов

обернулась, пригнув подбородок, наклонив голову; свет скользил по ее лбу, как по мрамору, до самой дуги бровей, и нельзя было знать, что разглядывала Эмма на горизонте, о чем она думала, что таилось в глубине ее души.

      – Итак, прощайте! – вздохнул Леон.

      Она резким движением подняла голову.

      – Да, прощайте… Пора!

      Оба двинулись друг к другу; он протянул руку, она заколебалась.

      – Ну, по-английски, – сказала она, наконец, и, силясь улыбнуться, подала руку.

      Леон ощутил ее в своих пальцах; ему казалось, что все токи его существа проникали в эту влажную кожу.

      Потом он разжал руку; глаза их встретились еще раз, и он исчез.

      Очутившись под рыночным навесом, он остановился и спрятался за столб, чтобы в последний раз поглядеть на белый домик с четырьмя зелеными жалюзи. Ему почудилась тень за окном; но тут занавеска словно сама собой отцепилась от розетки, медленно шевельнула своими длинными косыми складками, и вдруг все они сразу разгладились и выпрямились недвижнее каменной стены. Леон побежал.

      Он издали увидел на дороге кабриолет своего патрона, а впереди человек в холщовом переднике держал под уздцы лошадь. Тут же болтали Омэ и г-н Гильомен. Его ждали.

      – Обнимите меня, – со слезами на глазах проговорил аптекарь. – Вот ваше пальто, дорогой друг; остерегайтесь простуды! Следите за здоровьем! Берегите себя!

      – Ну, Леон, садитесь! – сказал нотариус.

      Омэ перегнулся через крыло и прерывающимся от слез голосом произнес печальные слова:

      – Счастливого пути!

      – До свидания, – отвечал г-н Гильомен. – Трогай!

      Коляска покатила. Омэ пошел домой.

      Г-жа Бовари открыла у себя окно в сад и глядела на тучи.

      Скопляясь на западе, в стороне Руана, они быстро катились черными клубами и, словно стрелы висевшего в облаках трофея, падали из-за них на землю широкие лучи солнца; остальная часть неба была покрыта фарфоровой белизной. Но вдруг тополя согнулись под порывом ветра – и полил, застучал по зеленым листьям дождь. Потом снова выглянуло солнце, закудахтали куры, захлопали крылышками в мокрых кустах воробьи, побежали по песку ручьи и понеслись по ним розовые цветочки акаций.

      «Ах, он теперь уже далеко!» – подумала Эмма.

      В половине седьмого, во время обеда, как всегда, пришел г-н Омэ.

      – Ну, – сказал он, садясь, – значит, проводили мы нашего юношу?

      – Видимо, да! – отвечал врач.

      И, повернувшись на стуле, спросил:

      – А у вас что нового?

      – Ничего особенного. Только жена была немного взволнована. Вы сами знаете женщин: их тревожит всякий пустяк! А мою жену особенно. Да против этого и нельзя восставать – ведь у них нервная организация гораздо податливее нашей.

      – Бедный Леон! – говорил Шарль. – Каково-то ему будет в Париже?.. Приживется ли он там?

      Г-жа Бовари вздохнула.

      – Да бросьте вы! – сказал аптекарь и прищелкнул языком. – Пирушки у рестораторов! Маскарады! Шампанское! Уверяю вас, все будет прекрасно.

      – Я не думаю, что он станет кутить, – возразил Бовари.

      – Я