12 шедевров эротики. Коллектив авторов

который из озорства дергал слабо державшийся в земле турникет.

      – Сейчас придет.

      В самом деле дверь церковного дома скрипнула, показался аббат Бурнисьен; дети, толкаясь, побежали в храм.

      – Вот сорванцы! – проворчал священник. – Вечно одно и то же!

      И он поднял изодранный катехизис, который только что задел ногой.

      – Ничего не уважают!..

      Но, увидев г-жу Бовари, он сказал:

      – Простите, не узнал вас!

      И, сунув катехизис в карман, остановился, все еще раскачивая двумя пальцами тяжелый ключ от ризницы.

      Заходящее солнце било ему прямо в лицо, и под его лучами казалась светлее блестевшая на локтях и обтрепанная по подолу ластиковая сутана. На широкой груди вдоль ряда пуговок тянулись сальные и табачные пятна; особенно много их было пониже белого галстука, на котором покоились пышные складки красной кожи; лицо священника было усеяно желтоватыми пятнами, прятавшимися за жесткой, седеющей щетиной. Он только что пообедал и громко сопел.

      – Как поживаете? – добавил он.

      – Плохо, – отвечала Эмма. – Мне очень тяжело.

      – И мне тоже, – сказал служитель церкви. – Просто удивительно, как расслабляет всех эта первая жара. Ну, что делать! Все мы рождены для страданий, как говорит святой Павел. А что об этом думает господин Бовари?

      – Он-то! – презрительно махнув рукой, произнесла Эмма.

      – Что вы говорите! – изумленно воскликнул добродушный кюре. – Неужели он вам ничего не прописывает?

      – Ах, – сказала Эмма, – мне нужны не телесные лекарства.

      Но кюре все поглядывал на церковь, где ребятишки, стоя на коленях, подталкивали друг друга плечом и падали, как карточные домики.

      – Я хотела бы знать… – снова заговорила она.

      – Погоди, погоди, Рибуде! – гневным голосом закричал священник. – Вот я тебе уши нарву, постреленок!

      И он повернулся к Эмме.

      – Это сын плотника Буде; родители его люди с достатком и балуют этого шалуна напропалую. А если бы он только захотел, то отлично бы учился: очень способный мальчишка. Так вот, я иногда в шутку называю его Рибуде (знаете, как ту горку, мимо которой ходят в Маромме) и даже говорю так: горе-Рибуде. Ха-ха-ха! Гора Рибуде – горе Рибуде. Как-то раз я сообщил эту шутку его преосвященству, и он смеялся… изволил смеяться. А как поживает господин Бовари?

      Эмма, казалось, не слушала.

      – Завален работой, конечно, – продолжал кюре. – Ведь мы с ним самые занятые люди во всем приходе. Но только он врачует тело, – с густым смехом добавил он, – а я – душу.

      Эмма устремила на священника умоляющий взгляд.

      – Да… – сказала она, – вы утешаете во всех скорбях.

      – Ах, и не говорите, госпожа Бовари! Вот и сегодня утром мне пришлось идти в Ба-Диовиль, и все из-за коровы: ее раздуло, а они думают, будто это порчу напустили. Все коровы хворают – сам не знаю почему… Но простите! Лонгмар и Буде! Перестанете