Сексуальная жизнь сиамских близнецов. Ирвин Уэлш

потом смотрим на цифры, – бодро говорит она. – Все упирается в цифры. – Она достает из сумки солнцезащитные очки и надевает. – Бай, Люси!

      – Бай, – отвечаю я тихо и как-то безрадостно.

      Дверь захлопывается, и меня охватывает странное чувство – одновременно тоска и волнение. Машу Тельме рукой через стеклянную дверь, вбегаю вверх по лестнице и наливаю себе остатки чая.

      Я росла в семье, помешанной на цифрах и замерах. Папа – бывший физрук, только один раз сменивший эту работу на неприметную должность в полицейском департаменте Бостона, – зачем-то водил меня на «Фенвей»[8] и там грузил статистикой по каждому игроку. Когда плохой или хороший результат подтверждал очередное его предположение, сделанное на основе этой статистики, он наклонялся ко мне и говорил со знанием дела: «Цифры никогда не врут» или «Люди субъективны, им верить нельзя, вот математика – наука от Бога. Следи за статистикой, огурчик мой, она не подведет».

      Цифры, под знаком которых прошла вся моя юность, – это баллы за тесты (высокие ₌ соответствовавшие ожиданиям) и средние академические (низкие ₌ приносившие разочарования). Мать никак не могла меня раскусить и понять, откуда такие расхождения. Приходилось объяснять все это характером. Или его отсутствием. Отцу было глубоко наплевать на баллы, хотя списывать все на слабохарактерность нравилось и ему. Единственная разница: он объяснял ее провалами в спорте.

      Мы жили в Веймуте, штат Массачусетс, – в городке, который поглотила бостонская агломерация, на так называемой Ирландской Ривьере в Саут-Шоре. Сестра Джоселин – младше меня на полтора года – была тихой, «ученой» и безнадежно неспортивной. Папа пытался с ней что-то сделать, но вынужден был отступить, и она почти полностью исчезла с его радара. Обломившись с сестрой, он взялся выбивать всю лень и тунеядство из меня. Из-за него я стала ненавидеть эти качества в других, а в себе сражалась с ними не на жизнь, а на смерть. За это, и только за это, я ему благодарна. Джоселин, которую, в отличие от меня-«огурчика», называли «сладенькой», стала любимой игрушкой матери. Сложно сказать, кому достался лучший расклад.

      Я допиваю чай и ужасно зеваю. Надо идти: скоро занятие – первое на сегодня. В подъезде тихо; я проверяю почтовый ящик. Извещение из полиции: можно забирать «кадиллак» со стоянки. Они не отдали мне его сразу, чтобы сделать экспертизу повреждений на капоте.

      Я иду в «Бодискалпт» – один из двух клубов на Саут-Бич, где я работаю. Появляется Мардж Фальконетти (рост 170, вес 130), жена большого корпоративного начальника, похожая на жирную личинку: ни груди, ни талии, ни жопы – какой-то надувной мячик. После нескольких упражнений на разогрев я нагружаю ее 4-килограммовой гирей – пусть потягает.

      – Полностью разогнуть руку, Мардж, вот так. – Я пытаюсь настроить себя на деловой лад, борюсь со сном и с какой-то странной обволакивающей тишиной спортзала.

      Вообще, обычно здесь так тихо не бывает. Мардж старается как может, но постоянно с каким-то трепетом смотрит то на меня, то мимо. Затем, о ужас, я замечаю, что она выпучилась на один из телевизоров, развешенных по залу. Местный новостной канал со всех экранов

8

 Крупнейший бейсбольный стадион Бостона.