Сексуальная жизнь сиамских близнецов. Ирвин Уэлш

делать. Надо будет попробовать, как только появится время на себя.

      – Так что там Дебра Уилсон?

      – Мне нужен, как она говорит, «убедительный личный проект». – Мать ласково улыбается, обнаруживая морщины. – Конечно, мой самый чудесный проект – это мои прекрасные доченьки, – говорит она, а я думаю: «Ой нет, не надо опять этой хуйни», – но они уже выросли. – Она печально хмурит брови. – Ты ничего не слышала в последнее время от Джоселин?

      – Слышала, что она по-прежнему в Дарфуре, все в той же НКО, – отвечаю я, пытаясь, возможно немного нарочито, заценить мускулистого серфера, который неторопливо проходит мимо нас.

      – Все творит добрые дела, – нараспев говорит мать с тоской в голосе. – Вот она где – совесть нации.

      Очень хочется сказать, что если б ты не лезла к ней, когда Джоселин страдала херней в подростковом возрасте, то теперь она не зависала бы на краю географии, изображая мать Терезу. Но матери, конечно, интереснее собственные страдания.

      – Короче, я сказала Либу, что мне нужно в жизни что-то другое.

      – Но у тебя же уже есть недвижимость, – не удержалась я.

      Когда рынок недвижимости был на подъеме, мать говорила только о ней. Теперь недвижимость наебнулась, а мне с ней и говорить-то больше особо не о чем. Если ты пришел в этот мир не для того, чтобы тихонько превратить жизнь своей матери в ад, зачем тогда вообще жить?

      – Я имею в виду, помимо работы, – говорит она.

      В этот момент официантка, похожая на героиню садомазохистских комиксов, приносит салаты с тофу. Тот еще адок: латук вялый, как хуй у Майлза, а копченое тофу пахнет, как потные носки в раздевалке. После первой ложки мать вся сжалась, потом посмотрела на меня пронизывающим взглядом:

      – Как твой отец? Стыдно признаться, но я частенько его гуглю.

      – Ну а что, твое любопытство вполне естественно. Но если ты его часто гуглишь, значит ты и знаешь больше меня.

      – Да ладно! Ты всегда была его любимицей, спортсменка.

      – Мама, его любимцем всегда был он сам.

      – Ой, как это верно! До сих пор поверить не могу. – Она качает головой, залитые лаком волосы остаются абсолютно неподвижными. – Такое ощущение, что успех с книжками – это его последняя месть.

      – Да ладно! Он всегда говорил, что хочет быть писателем!

      – Все говорят, что хотят быть писателями, ангел мой. Если бы все романы, задуманные у барной стойки, были напечатаны, на планете не осталось бы ни одного живого дерева. Нет, как только он от меня ушел…

      – Насколько я помню, от него ушла ты. К Либу.

      Мать делает выдох, округляет глаза и объясняет каким-то вымученным тоном, как будто я до сих пор ребенок: физически я, да, но только потому, что у него смелости не хватило уйти первым. Но разрыв наш устроил он, босяк чертов. Потом уже, после того как я несколько лет тянула его на себе, он начал что-то там делать в БПД, потом встал наконец со своей толстой ирландской жопы и начал писать.

      – Чтобы писать, на жопу наоборот садятся.

      – Совершенно верно, именно