Хроники Птицелова. Марина Клейн

ее спокойствия. Разрешила и сейчас, и Валькирия заперлась у себя. Я была рада этому. У нее свой сложный и печальный путь, она должна пройти его до конца, а для этого ей необходимо рисовать. Может, как-нибудь я расскажу ее грустную историю. Или она сама расскажет.

      Итак, Валькирия пошла рисовать, а я улеглась в постель, думая о тебе, многоэтажном небе, дивной птице Ару и странных людях, встретившихся мне рядом с лужей. С этим многообразием мыслей я провалилась в сон, но снилась мне не мешанина из прошедших событий, извращенная спящим разумом, а Темные Коридоры.

      Как обычно, я блуждала по ним, одержимая желанием что-то найти. Вниз по лестнице, в коридор, прямо… Темнота и тишина… Поворот направо, узкий коридорчик, я едва протискиваюсь, снова поворот, широкий коридор, лестница вниз, опять коридор и так до бесконечности. Обидно было то, что мысли и события реальности пробивались сюда с огромным трудом и я не могла заставить себя подумать о твоих словах, о том, что, возможно, мне дано какое-то задание, и тогда к его выполнению надо подойти разумно. Но как тяжело действовать разумно, когда тебя гонит вперед неуемное, лихорадочное желание! Найти… Взгляд скользит по полу, потолку, стенам. Ничего нового, все очень однообразно… Узкий коридор, поворот, вверх по лестнице, вниз, широкий коридор, коридор, коридор…

      Я проснулась на четвертые сутки, несколько удрученная очередной бесполезной беготней в Коридорах. Был без малого вечер, в квартире царила тишина. Я не без труда встала, потратила некоторое время на то, чтобы полностью перейти в реальность, потом обошла свое жилище. Валькирии не было. В ее комнате стоял мольберт, повернутый к стене, на столе – палитра и множество красок, в высоких стаканах с пугающе мутной водой – кисти разных размеров, от гигантских до совсем крохотных, тут и там – некогда белые тряпки и салфетки, ныне перекрашенные всеми цветами радуги. Этот творческий беспорядок удивительным образом украшал комнату, напитывая уютом остальную, более обыденную обстановку – все, что не касалось рисования, у Валькирии хранилось в образцовом порядке. Одежда спрятана в шкафу, на тумбочке рядом с кроватью аккуратно сложены стопочки каких-то записей, несколько тетрадей в матовом черном переплете и три остро заточенных карандаша. Единственное, что вызвало у меня нарекание, это полочка под большим зеркалом, на которой рядком стояли три тюбика тонального крема, наполненная вязкой жидкостью баночка из темно-коричневого стекла, пожертвованная мной коробка с тенями небесно-голубых оттенков, очень шедших Валькирии, и – возмутительно! – паспорт в кожаной обложке, на которой так и было выдавлено: «Паспорт». Как будто вида маленькой книжечки недостаточно, нужно добавить кричащее указание – паспорт! Смотрите, это – удостоверение личности, в нем есть все, что нужно, чтобы возвысить человека и уничтожить, так обратите же на него внимание, возьмите его!

      И я взяла. Но только затем, чтобы спрятать. Оглядываясь в поисках подходящего места, я про себя сетовала, что Валькирия должна быть осторожнее. Что, если бы сюда зашла моя мама? Что, если бы я пригласила в гости тебя