Последняя из рода. Отто Диас

вернуться невредимыми и с виновницей, иначе столь легко верр не отделается. Игнорируя боль в осквернённом теле, Харон послушно обещала сделать всё, что в её силах, хотя и знала – это тщетно. Нынешние солдаты ничем не отличались от прежних: умели махать мечом, бесполезным в присутствии мага, жрать за троих и зариться на каждый округлый зад. С тех пор как Харон пришла в себя, она снова и снова думала о девчонке, о внезапной перемене и том, что лишь чудом осталась жива. Хотелось забыть эту историю, стереть из памяти наказание и продолжить осматривать веларов, поступающих в тюрьму, выполнять каждодневные, не требующие особых сил обязанности. Однотипные трудовые дни теперь казались блаженными. К тому же так хотелось увидеть Шэрон, единственную небезразличную душу, но времени на это не было. Смутно, но Харон помнила, как девушка пришла к ней после случившегося. Пребывая на грани бессознательного, Харон различала знакомый аромат гвоздики. Заботливые руки обрабатывали раны. Шэрон укрывала её, что-то шептала на ухо, но Харон не могла расслышать. Она растворялась в боли и не находила сил из неё вырваться. А когда пришла в себя, Шэрон уже не было.

      У Харон мелькала мысль прийти к девушке во сне. Пока они находились близко, этот трюк иногда срабатывал, но Шэрон не спала те несчастные несколько часов перед отъездом, и Харон никак не могла до неё добраться. Она с тоской смотрела на окна дворца, думая, не выглядывает ли хотя бы из одного знакомое лицо. Пустая надежда. Наверняка Шэрон в тюрьме. Только Шааху известно, когда они свидятся.

      Спина болела как проклятая. Каждое движение заставляло напрягаться и внутренне замирать. Хотя мази Периция облегчали участь, они не могли заставить Харон мгновенно забыть о проблеме. Нет, шрамы до конца не зарастут. Она, ничтожный и бесполезный раб, будет долго помнить о своей ошибке.

      Король считал, будто успех поисковой операции зависит от наличия в их рядах Светоносца. Он отправил с ними мальчишку, едва вышедшего за порог обители Геула. Его звали Люпэн. Зелёный, хмурый, считающий себя важной персоной и смотрящий на Харон как на сдохшего садала, он сразу же вызвал неприязнь. Его вытянутое худощавое лицо не внушало доверия. Угловатость и болезненная тень отпечатали на нём клеймо затворника, лучшего из сыновей божьих. Харон видела подобные лица: ничем не пробиваемые, ни разу не тронутые радостью. Такое лицо было у Астрид, главы Ордена, однако даже оно казалось живее. В глазах Астрид пылала ненависть к ним, врагам человечества. Она сделала эту ненависть святой, годами бережно взращивала и использовала как оружие. Люпэн же просто казался предметом. Его, может, и выточил Бог, но будто забыл вложить душу. Юноша держался отстранённо, хотя ехал впереди и важно поднимал голову, преисполненный тем, что нёс святую волю не только Геула, но и короля. Харон испытывала странное, почти изощрённое удовольствие от его наивности, представляла, как нелепо он умрёт, столкнись они с той девчонкой снова. Возможно, «красная