Дожить до рассвета. Милана Абрамович

на стекле. Руками ему служили лепестки, которыми тот помахивал, то ли разгоняя воздух, то ли помогая себе петь, то ли пытаясь парить.

      – Блины! – радостно пояснило оно. – Хорошее блюдо для тризны. Помянуть, сам знаешь. У тебя есть блины?

      – У него есть вопросы, – Хальпарен появился позади так же внимательно, но безо всякого удивления или интереса разглядывая существо.

      – На все ответы должны быть вопросы, – согласился сам с собой цветок и тут же встрепенулся: – А пиво у вас есть? Покой с пивом, что странно, не рифмуется, а я тут вяну, между прочим.

      – Что вы делаете? – прищурилась проходившая мимо Ольга.

      – Между прочим – вяну, – повторил цветок. – Из прочего: парю, пою, хочу пить. И блинов. Со сме-та-ной.

      – С икрой, – поправил Константин.

      – Кому говорю – не рифмуется!

      – Он живой?! – Ольга выглядела растеряннее некуда.

      – Он живой?! – пропищал цветок, в притворном ужасе встряхнув листьями.

      Почуяв очередной свист закипающей драмы, Хальпарен двинулся прямо к шкафу.

      – Предоставьте это мне.

      – Предоставьте это мне, – аристократично выпрямив стебель, повторил цветок с неприкрытым шведским акцентом. За что, а может и за все остальное в прошлом или будущем, его сию минуту прикрыли плащом и вынесли прочь.

      ***

      Дети пнули дверь и высыпались на улицу. Мокрый от недавнего дождя асфальт неуклюже чмокал под подошвами.

      – Старый маразматик! – выдавила Катя, встряхнув волосами.

      – Можно пойти в Орден, – спрыгивая по ступенькам на одной ноге, предложила Лили.

      – Не успеем, – отозвался Рома. – Да и не пустят. Можно и позвонить кому из знакомых там, а смысла по нулям. Мы – шпана мелкорезанная, не услышат.

      – То есть тебе не хватило? – резонно поинтересовался у него Петя.

      Тот закинул голову наверх, вглядываясь в бесконечную тьму, и втянул воздуха.

      – Нет, не хватило. Мне вообще, понимаешь, жизни! Жизни не хватает! Всё такое пустое, черствое, тусклое, – говоря он шаркал ногой по попадавшимся лужам на каждое слово, раскрашивая асфальт мокрыми пятнами – Ничего интересного не осталось! Прах.

      Катя шла рядом, сжимая ремень сумки.

      – Мы все изменим, – сказала она. – Вот увидишь.

      – Красиво говоришь, сказал глухонемой слепому на «Посмотрим». Что мы изменим?

      Ответил и тут же оказался обрызганным по колено

      – Э-а! – ошалело вскрикнул он, отскакивая в сторону. – За что?!

      – За то, что дурак, – как ни в чем не бывало отозвалась Лили, покачиваясь на носках. – Ещё раз скажешь так – утоплю в луже, будешь до весны лежать, а потом тебя найдёт медведь и съест.

      – Поддерживаю, – сказала Катя. – Так и надо.

      – Э! – обалдел Петя. – Мадамы, вы але? Ром, давай того отсюда, а?

      Но тот только махнул головой.

      – Пойдемте. Я бы поел. От твоих конфет, Ли, одни воспоминания.

      Следующие полчаса они пытались найти круглосуточный магазин. Потом долго бродили между рядами,