MANIAC. Бенхамин Лабатут

атомов не было. Мах без конца насмехался над Больцманом и травил его, а как-то раз и вовсе прервал его лекцию и ехидно спросил: «Вы сами-то видели эти атомы?» Бык, как Больцмана прозвали друзья из-за его крепкого телосложения и редкого упрямства, приходил в отчаяние, получая критику в свой адрес. Пусть он и вывел одно из важнейших уравнений современной физики, дал статистическое толкование второго закона термодинамики, его психическое расстройство медленно, но верно развивалось и чем-то напоминало так замечательно описанную им самим энтропию Вселенной – прогрессировало постоянно и необратимо, приводя к неизбежному хаосу и упадку. Он признавался коллегам в том, что постоянно боится вдруг сойти с ума прямо во время лекции. В конце жизни он с трудом дышал из-за астмы, зрение ухудшилось настолько, что он не мог больше читать, а головные боли и мигрени сделались совершенно невыносимыми, и врач даже порекомендовал Больцману прекратить всякую научную деятельность. В сентябре 1906 года Больцман повесился, привязав короткую веревку к оконной раме в номере отеля Ples на отдыхе в итальянском Дуино неподалеку от Триеста, пока его жена с дочерью плескались в лазурных водах Адриатики.

      «Говори правду, пиши ясно и стой на своем до конца» – таким было личное кредо Больцмана, и Пауль, его ученик, всецело проникся этим девизом. Весомый авторитет Эренфеста среди стольких выдающихся физиков объяснялся его способностью помещать чужие концепции в фокус внимания и подсвечивать их основную суть, при этом он транслировал свое знание другим с такой энергией и напором, что публика, как завороженная, следовала за ходом его мысли. «Он прирожденный лектор. Никогда прежде я не видел, чтобы лекции читали так увлеченно и ярко. Весомые доводы, остроумные замечания, диалектика – всем этим он владеет непревзойденно. Он умеет сделать самые сложные вещи конкретными и понятными интуитивно. Он переводит математические доказательства в простые и понятные образы», – писал великий немецкий физик-теоретик Арнольд Зоммерфельд, который одновременно уважал и боялся славы Эренфеста как великого инквизитора физики. Пауль не стеснялся указывать другим на ошибки в рассуждениях и делал это с той же безжалостной критикой, с какой бичевал и себя; эта его черта сыграла особую роль во время судьбоносного Сольвеевского конгресса 1927 года, когда квантовая механика бросила вызов классической физике, навсегда изменив ландшафт всей научной области. Эренфест выступил посредником между двумя главными игроками: Эйнштейном, который испытывал отвращение к тому, насколько большое значение квантовая наука отводила случаю, неопределенности, вероятности и неточности, и Бором, который стремился возвести на престол фундаментально новое направление физики. Вот Эренфест вышел на кафедру; в аудитории около тридцати лауреатов Нобелевской премии галдят, перекрикивая друг друга на французском, английском, немецком, голландском и датском, и написал на доске слова из библейского