Мы пылаем огнем. Айла Даде

сглатываю:

      – Без проблем.

      Краем глаза я вижу, как мама бросает на меня обеспокоенный взгляд со своего места на диване, а Уильям укладывает подушки ей под голову.

      Вот не мог этот «бешеный пацан жжет в Аспене» сжечь «Монополию»?

      Нокс поджимает губы и кладет фигурку обратно в коробку с игрой:

      – Тогда пускай ее никто не берет. Дай мне шляпу, Харпер.

      Уилл наклоняется над столом:

      – Чур, я за тачку!

      Харп передает ему фигурку:

      – Честно, она тебе очень подходит, Уилл.

      – Почему?

      – Все так, – соглашаюсь я с ней. – Если бы ты не был человеком, ты был бы тачкой.

      Пейсли раздает деньги:

      – Я тоже так думаю. Почему на некоторых банкнотах стоят смайлики, Ариа?

      Мой взгляд падает на листок бумаги в ее руке.

      Точка-точка-запятая-тире.

      Точка-точка-сердечко со стрелой.

      Уайетт рисовал эти смайлики на купюрах, потому что был уверен, что мы с Ноксом каждый раз во время игры крадем его деньги.

      Мы с Ноксом обмениваемся взглядами. Его взгляд похож на сочувствие. Мой – на отчаяние.

      – Понятия не имею.

      Нокс не бежит меня утешать. Может быть, он расскажет ей позже, но сейчас он не хочет выносить своего лучшего друга на обсуждение. И я благодарна ему за это.

      – Так что, мы играем или как?

      Вечно у нас так с «Монополией». Каждый год мы клянемся больше в нее не играть, и каждый год все равно играем. Потом становится шумно, и все дерутся за улицы, вокзалы и отели, как будто это единственное, что может нас осчастливить в этой жизни. И вот мы уже знать друг друга не хотим, радуемся, когда кто-то попадает в тюрьму, и сходим с ума, если не выигрываем денежный куш в центре поля.

      Сегодня мы играем точно так же, как всегда. За время двухчасовой схватки Уильям бросил в огонь свой галстук, Харп сгрызла два ногтя, у меня всклокочены волосы, Нокс побагровел, а Пейсли вся на нервах. Мама дремлет.

      Мы прекращаем игру, потому что всерьез опасаемся, что в этот дождливый октябрьский вечер в гостинице может случиться что-то плохое. И правда. Нокс был близок к победе, а наши с Уиллом переглядки недвусмысленно ему намекали, что мы уже планируем вывезти его в Аспенское нагорье и там оставить. Первой предложила остановиться Пейсли. По-моему, она испугалась. Ей еще нужно привыкнуть к жизни с нами в Аспене.

      Я слышу, как Уильям наклоняется к маме и тихо спрашивает, не нужно ли ей еще что-нибудь. Его голос звучит странно. Совсем не так, как обычно. Не так безумно. Как-то тепло и нежно. Я его таким никогда не видела, и это немного пугает. Мама хмыкает, что, должно быть, означает «нет», потому что вскоре после этого Уилл с нами прощается.

      – Пора на боковую, – говорит он. – Кислотно-щелочной баланс. Сами понимаете, – у двери он поворачивается к Ноксу. – Сделай одолжение, проверь еще раз мою тыкву, ладно? У меня сложилось впечатление, что ей там не слишком сладко.

      – Это же просто тыква, – говорит Пейсли.

      Уилл смущается:

      – Ну зачем ты так говоришь?

      – Ну,