Ведьмин ключик от медвежьей клетки. Ксан Крылатая

отшатнулась, но не сбежала. Хотя и потребовалось ей несколько мгновений, чтобы вспомнить, зачем пришла. И сопоставив слухи, по которым кто-то изредка слышал, что кошка у ведьмы говорящая, только кивнула.

      – Ради… Хранителей, и Ехидины той…

      – Е-хид-ны, – поправила Мява, закатив глаза.

      – Е-хид-ны, да! – моргнула ещё раз женщина, и снова обернулась к наставнице.

      Я-то стою рядом, опять-таки не успела убежать, и наблюдаю молча, чтобы не выдать себя. Хотя за хвост кое-кого дернула бы сейчас.

      – Что же, ваша знахарка не справится? – уточнила матушка, и нахмурились пуще прежнего. Все же путь не близкий до Улейки, весь день на телеге добираться. А там ещё ждать, когда роды начнутся.

      – Уехала она. Третий день как не воротилася из Уток. Ни слуху, ни духу. Тама лесник дитятку в лесу нашел, худущего. Ток ревмя ревёт, тятьку зовёт. Да все обшарили, а ни следа не нашли…

      На этих словах, мы с Мявой переглянулись. Уверена, что и подумали об одном.

      – А не рыжий ли тот ребенок? – спросила все же кошка.

      – Белый. Как снег белый! Говорят, не наших краев. – Женщина развела руками, да опомнилась: – Так что, госпожа ве..знахарка, поможете нам? Некуда же больше бежать. Волнуюсь я за первенцев остолопа-то своего…

      – Жди.

      Ответила ей матушка, и развернувшись, отправилась за дорожной сумой. Не может она отказать в помощи. Хотя раньше, по пересудам в деревне я слышала, что отказывала всем, кто не по нраву. Добрее, говорят, стала. Но для меня-то она и была такой: доброй, хоть и строгой.

      – Луча!

      Донеслось из избушки, и я рванула туда, да в обход, чтобы не показать, что во дворе была, да слышала все.

      – Где тебя носит, неугомонная?!

      – В огород собралась, прополоть хумари пора.

      – Вот вымахала ты, Лучанка, а все такая же рассеянная, – проворчала наставница, сосредоточенно готовя необходимое на стол, а потом в суму укладывая. – Давно в огород сапоги выходные носишь, да юбку добрую?

      Я только губу закусила, понимая, что опять оплошала.

      – Так…

      – Ладно, чудо непоседливое, поеду я в Улейку. Ты тут смотри, в приключения не лезь. Огородом вот и занимайся – все же безопаснее будет. И для тебя, и для деревни. Фамильяра своего научи, чтобы людей не пугала без необходимости…

      – Да она же о Храните…

      На меня посмотрели прищуренным глазом, и язык к нёбу присох.

      – Так что это, ты из огорода услышала о чем твоя кошка речь вела?

      Сложно передать словами, как я в этот момент себя ругала. Вот сдержанность моя, как заметила однажды Мява, видать осталась в родном мире, али в болоте том застряла. За что я сейчас и страдаю. Ведь уверена, как только матушка вернётся, так наказание мне и придумает за то, что обмануть пыталась. Эх!

      – Ага, – кивнула я.

      – Значит, слушай: отвар на печи стоит, который нужно будет, как луна взойдет, снять. Перельешь в тот вон горшок, добавишь настоя из синей бутыли, и веточку хумари. Завтра отнесешь Манишке. Скажешь: это последний.