Дети Индиго. Геннадий Вениаминович Кумохин

всегда на полном серьезе, – я сам никогда не замечал, а вот баба Нюра еще прошлым летом жаловалась на какой-то неприятный запах.

      – Ну вот, – сказала я, – теперь все объяснилось в лучшем виде. А теперь мне хотелось бы познакомиться с твоим обещанным Протоколом.

      Мы сидим в рабочем кабинете участкового. Спартанская обстановка не способствует долгому времяпровождению. Но мне нужно внимательно прочесть этот документ. Ведь на его основании моему бывшему однокласснику грозит, как минимум, длительный срок лишения свободы, а, может быть, и верная смерть на фронте.

      Да, Митя не даром хвастал своим Протоколом. Чувствуется рука профессионала. Все изложено подробно, даже несколько занудно. Предполагаемое орудие убийства: армейский нож с нацарапанными инициалами «С» и «В». Удары наносились твердой рукой справа налево.

      И тут меня как будто озарило, и я, вроде бы невзначай, спрашиваю Оглоблина:

      – Митя, а ты не помнишь, как в нашей школе ребята дразнили Выхухолева?

      – Ну, «выхухоль», ну, «маменькин сынок», – отвечает сбитый с толку мой криминалист.

      – Правильно. А еще, ну, вспоминай!

      – «Левша недоделанный»! – Оглоблин вспомнил прозвище, которое могло полностью изменить ключевой момент обвинения, – ну, конечно, Серега не мог быть убийцей, потому, что он…!

      – Верно. Он левша и не мог наносить удары ножом справа налево, а только слева направо.

      Свою оплошность Митя переживал очень живо, не скрываясь от меня. Он бегал по комнате, лупил по лбу и обзывал себя последним идиотом.

      Я сидела в сторонке и не вмешивалась. Я понимала, что сейчас у Оглоблина рушатся не только обвинения против его бывшего одноклассника, но, вполне вероятно, вся благостная картина его внутреннего мира, которую он нарисовал для себя, оправдывая услужение уголовным элементам.

      О том, что мы имеем дело с уголовщиной, лично у меня сомнений не оставалось. Во-первых, аргумент чисто экономический – криминальное производство водки в промышленных масштабах на нелицензионном предприятии в антисанитарных условиях. Во-вторых, аргумент социальный: убийства и пропажа девушек и молодых женщин.

      Я понимала также и то, что мое теперешнее знание автоматически делает меня врагом здешней криминализованной диаспоры, и сторонников в начавшейся борьбе у меня нет. Пока нет. Но я не спешила паниковать. У меня теплилась надежда на то, что Митя Оглоблин, этот красивый, видный мужчина, разберется со своими демонами и в конце концов станет моим другом.

      Разумеется, я тщательно сфотографировала документ и переслала его и моему главреду и в блог, и в «облако», решив про себя, что лишняя копия делу не помешает.

      Но оставалась, по крайней мере, еще одна проблема. Я подступала к ней медленно, потому что одно не вовремя произнесенное слово могло все испортить.

      – А скажи мне Митя, кого больше ругал и кому угрожал Серега Выхухолев, будучи сильно навеселе: своим односельчанам и Вере Степановне или все-таки Амину и его левому водочному заводу?