Князь-ящер. Игорь Лапшин

т рожденья.

      Их роды, по соглашенью, вышли в дальнее хожденье.

      Годы долгие сквозь пальцы утекли в пути-дороге,

      но нашли приют скитальцы – указали место боги.

      Там, в краю озёр прекрасных обитают чудь и финны,

      а из дебрей непролазных хохот слышится совиный.

      Есть там озеро, как море, и, по княжьему веленью,

      в честь сестры назвали вскоре это озеро Ильменью.

      Там и зажили на славу, а князьям приспела смена, -

      чтоб наследовать по праву – сын родился у Словена.

      Княжич вырос – загляденье: ум остёр, умелы руки,

      и проведал он ученье – чародейские науки.

      Знал он каждое преданье, каждый заговор старинный,

      преуспел он в волхованье и язык постиг звериный.

      Все Волхвом его прозвали, и просили на княженье,

      но пришло, чего не ждали – принял он не то решенье.

      Был он в будущем сведущим, и отрёкся он от власти

      чтоб спасти народ в грядущем от грозящей им напасти.

      Зверем княжич обратился, в тело ящера облёкся,

      и от мира удалился, и на дне речном улёгся.

      Стал сгонять он рыбу в сети, и его прозвали Яшей.

      За услуги люди эти Яшу потчевали кашей.

      Если невод кто поставит, выйдет к Яше с добрым словом,

      жертву малую оставит, – тот воротится с уловом.

      А иной раз так бывало, временами, что поплоше –

      недород, аль рыбы мало – так дарили даже лошадь!

      Яша вёл себя пристойно – хоть и был охоч до мяса,

      но на дне лежал спокойно – ждал назначенного часа.

      2. Хийси

      Вдалеке от сёл и пашен, где царят свои порядки,

      лес стоит, дремуч и страшен, и хранит свои загадки.

      Люди сказывают байки о местах недобрых, гиблых,

      и об их лесной хозяйке, и иных нечистых силах.

      Мол, в те дебри и болота забрести – избавьте боги!

      Дивно было, если кто-то уносил оттуда ноги!

      Там изба стоит кривая, как из сказок из старинных,

      на пустивших корни сваях, как на лапах на куриных.

      Там, в оградах капищ древних – меж мирами порубежье,

      там, на кольях и деревьях черепа висят медвежьи.

      Там, в запёкшейся кровище идол высится свирепый,

      перед ним горит кострище, а в костре сгорают требы.

      Там старуха из стакана льёт на землю кровь коровью,

      и обходит истукана, и кропит коровьей кровью.

      И бормочет заклинанья, и по кругу чертит руны,

      и пускается в камланья, теребя на гуслях струны.

      И протяжно завывает: «О, явись, Хозяин Леса!»

      И из бездны вызывает духа Хийси, злого беса.*

      И тогда сгустилась темень над кумирней той позорной,

      из земли поднялся демон – волосатый, страшный, чёрный.

      И взирает он сурово – не снести такого взгляда!

      И такое молвит слово: «Что звала? Проси, что надо!»

      Низко ведьма поклонилась и завыла, причитая:

      «Ах, хозяин! Уж свалилась на меня беда большая!

      Окажи старухе милость – разведи меня с судьбою –

      ныне Калма мне явилась и звала меня с собою.**

      Говорила – срок твой вышел, время жизни исчерпалось,

      твой конец уже приближен – лишь три дня тебе осталось!

      И ещё мне говорила – ты творила зло и горе,

      сколько душ ты уморила насылая злые хвори!

      Ты, в бреду своём надменном помышляла лишь о худе –

      ты посевы жгла словенам и травила скот у чуди.

      И за грех, тобой творимый, за содеянное зло-то,

      мать-земля тебя не примет – ты пойдёшь со мной в болото!

      А потом исчезла вовсе, но, мольбы все отклоняя,

      так сказала мне – готовься – мол, приду через три дня я!

      О, развей мою кручину! Буду век тебе кудесить!

      Ты отсрочь мою кончину, дай мне лет, хотя бы, десять!»

      Отвечает Хийси внятно, и такие держит речи:

      «Что ж, беда твоя понятна, Калме без толку перечить!

      Есть, однако, утешенье, и друг другу мы поможем –

      заключим мы соглашенье – я в тебе нуждаюсь тоже!

      Я печаль имею так же, и твоей она не мене –

      род меня терзает вражий – те ильменские словене!

      Выкорчёвывают дебри, и разор мне чинят страшный,

      где бродили прежде звери – ныне – пастбища и пашни!

      Оттого и зол, как зверь я – не хватало, чтобы кто-то

      корчевал мои деревья,