Темные числа. Маттиас Зенкель

непонятно лишь, на основании чего. Я до сих пор с ужасом вспоминаю заседание комиссии, где Базилевский предсказывал, что его «Стрела» за четыре месяца (!) перерешает все математические задачи в стране, поэтому в более быстрой машине нет необходимости, это будет лишь пустая трата важных народных ресурсов. Какая наглость! С каким удовольствием я швырнул бы ему в лицо блокнот Лёни и предложил использовать «Стрелу» и разгрызть хоть один из этих орешков до конца десятилетия.

      Все это мама уже рассказывала. Леонид втайне засомневался, что Лебедев ограничился одним коротким замечанием, и действительно, после этой фразы Сергей Алексеевич продолжал разглагольствовать о препонах при конструировании машины.

      Тогда комиссия посмеялась вместе со мной, но сегодня Базилевский смеется над нами. Мы работаем с динамической памятью на акустических ртутных трубках, которые выпущены в 1949 году. Это снизит скорость вычислений на одну пятую от потенциальной. Алиса то и дело напоминает, что нужно смотреть только вперед. И она права! Я надеюсь, что до понедельника встану на ноги и смогу приступить к калибровке нашего связанного вычислительного гиганта.

      В конце письма Лебедев неопределенно обещал приехать с рабочим визитом в ближайшее время. Ни слова о проекте программы, который Леонид в апреле отправил ему в Москву. Ни слова о серебряной медали, которую Леонид получил на математическом конкурсе среди украинских школьников. Раздосадованный, он сложил листки письма и сунул их обратно к дневнику и рублевым купюрам.

•

      Киев, 1953 год

      Щука явно не была сторонницей ударного труда: три года заказные автобусы напрасно месили колесами снег, грязь и гальку, прежде чем вернули отца Лёни из царства мертвых. В тот день юноша сидел на крыльце и боролся с усталостью, навалившейся после обеда. Как по заказу из радиоприемника на втором этаже разносились звуки оркестра киностудии «Мосфильм». Адское завывание духовых инструментов символизировало последний залп «Катюши», призванный разгромить бункер фюрера, прежде чем Михаил Геловани в роли Сталина повесит всем героям ордена на грудь и прикажет возвращаться домой. Под эти звуки от автобусной остановки шел, хромая, тощий мужчина, но Леонид не помчался через луг ему навстречу. Приехавший ничем не напоминал жениха с взъерошенными волосами в материнском медальоне или сияющего от радости велосипедиста и мастера спорта на фотографии над диваном. Левое веко тяжело нависало над глазом, как у боксера или бродячего кота.

      – Я к Ирине Кирилловне. Она здесь живет?

      Леонид кивнул, подвинулся на ступеньках, недоверчиво прищурился, глядя снизу вверх сквозь затемненные очки. От пышных светлых волос отца, которые он смутно помнил из раннего детства, остался только жалкий венчик вокруг покрытой шрамами лысины. О каждом шраме отец мог сообщить дату, место и чаще всего воинское звание. Эти комментарии сопровождались красноречивыми взглядами или пренебрежительным причмокиванием. На вопрос, почему он не вернулся домой в первое же послевоенное лето, отец бесстрастно