Бей или беги. Рита Лурье

взгляд, от которого Томасин всегда становилось не по себе, – холодный, жесткий и безжалостный. Ее внутренний зверь поднял голову, почувствовав опасность.

      – Извини, – выдавила девушка, припомнив наставления Зака. Парень пытался хоть немного, но сгладить ее социальную неловкость и объяснить новой подруге значение некоторых человеческих ритуалов. Извиняться – один из них. Зак постоянно за что-то извинялся, даже тогда, когда, на взгляд Томасин, не было повода. Свою вину в истории со шрамом она признавала. Девушка пораскинула мозгами и добавила:

      – Мне не стоило говорить про шрам. Я сожалею о том, что тогда это сделала.

      Томасин похвалила себя за эти слова. Увы, без толку. Малкольм пропустил ее раскаяние мимо ушей и никак на него не отреагировал, его занимало что-то другое.

      – Кто это сказал? – строго спросил он.

      – Что?

      – Кто сказал ту херню, что ты мне сейчас пересказала, – уточнил мужчина.

      – Ну… я не знаю их имен, – принялась увиливать девушка. Рука мужчины, затянутая в кожаную перчатку, больно сжала ее подбородок, не позволяя отвернуться и отвести взгляд. Грубая ткань была холодной и чуть влажной от растаявших снежинок.

      Ей повезло, что Малкольм отвлекся на какой-то шорох и выпустил ее, настороженно оглядывая зимний лес. Они были одни, окруженные утопающими в белизне снега черными стволами. И Томасин стало тревожно – впервые в лесу, где она чувствовала себя комфортнее, чем среди людей, в чуждой ей стихии. Она прекрасно знала, что у ее спутника пистолет в кобуре, который он выхватит до того, как она поднимет арбалет или применит свой нож.

      – Ты сделала все правильно, – заговорил Малкольм, и его тон был таким пустым, будто скучающим, – молодец, что рассказала. Ты отлично умеешь слушать. Так слушай, о чем они там треплются, и докладывай мне. Любая такая мелочь… – он поморщился, – незначительная, на первый взгляд, важна. Это подрывает мой авторитет. Так чье это творчество?

      – Я не понимаю, – честно призналась Томасин. Она пыталась разобраться с человеческими взаимоотношениями, но ничего не смыслила в том, что касалось управления лагерем, да и не забивала себе голову. Ее вклад здесь – в лесу, где она была хозяйкой положения, где все было предельно просто и подчинялось совсем другим правилам. Элементарным. Она в упор не видела никакой связи между нелепыми слухами и «авторитетом» Малкольма. Ее, по правде, забавляли подобные домыслы, особенно после того, как она убедилась в том, что этот человек по-своему благороден и не стребует с нее того, чего она не сможет дать. Временами это почти огорчало. Томасин ворочалась без сна, прижимала ухо к толстой стене и пыталась представить, что творится в соседней комнате, когда к Малкольму приходит очередная девица. Но где она, нескладная девчонка с арбалетом, а где эти лагерные красотки?

      – Общество – это механизм, – туманно пояснил мужчина, – одна поломанная деталь – и вся система выйдет из строя. Это долгий процесс, нужно отследить его в тот момент, когда