Черноводье. Валентин Решетько

торчала детская голова. Васятка Жамов вопросительно смотрел на взрослых, поблескивая живыми любознательными глазами.

      Илья Степаныч махнул рукой:

      – Вали, братва, пока хозяин не видит!

      – Зря поважаешь, – недовольно буркнул Николай.

      Широких посмотрел на Николая, покачал головой и тихо сказал:

      – Пусть подышат свежим воздухом.

      – Ребята, айдате! – крикнул радостно вниз Васятка. На палубу тотчас же вывалило десятка полтора мальчишек и девчонок. Они чинно, стараясь не шуметь, боязливо поглядывая на закрытую дверь каюты, прильнули к неровным щелям забора и с жадным любопытством стали рассматривать медленно плывущий берег. Голые, нераспустившиеся деревья особенно четко и резко выделялись на нежной зелени дружно тронувшейся в рост молодой травы.

      Неожиданно налетела стая шумливых чаек. Махая ослепительно белыми крыльями, они беспорядочно вились над баржей, оглашая воздух противными плаксивыми голосами. Ребятишки подняли головы, с завистью наблюдая за свободным полетом птиц. Чайки, покружив над баржей, потеряли к ней интерес и отлетели к противоположному берегу.

      Васятка Жамов долго следил за полетом птиц, потом мечтательно проговорил:

      – Были бы у меня крылья… улетел бы далеко, далеко…

      – А мамка? – спросила Клавка Щетинина.

      – Мамку жалко, – с горечью согласился мальчишка.

      Илья Степанович, наблюдавший за ребятишками, тихо буркнул:

      – Эх, паря, не только тебе, а нам бы всем… и разлетелись бы кто куда! – он повернулся к Ивану. – Пошли отдыхать, завтра – в ночь!

      В каюте очень жарко. На раскаленной железной печке слева от входа попискивал чайник. Около квадратного оконца у противоположной стены сидел за столом комендант в галифе и майке и что-то писал в тетради. Справа во всю длину каюты стояли нары, на которых лежали Марат Вахитов и его напарник Костя Востриков, такой же маленький, но только светлый.

      Стуков поднял от тетради глаза, пригладил короткий жесткий ерш на голове, крепкой, перевитой синими жилами, рукой и спросил:

      – Как дежурство?

      – Нормально, – односложно ответил Широких.

      – Скотина голодная ревет, – проговорил Иван и посмотрел на коменданта. – Передохнет скотина!

      – Не глухой, слышу! – поморщился комендант. Он закрыл тетрадь и убрал ее в полевую сумку. – Я предупредил дежурных, если заметят на берегу прошлогодний стог, чтоб сигнал на пароход дали.

      – Скандалу бы не было, – предостерег коменданта Илья Степанович. – Не по закону это.

      – Какой закон? – ухмыльнулся Вахитов. – Щас один закон – было ваше, стало наше, а кто не понимат… – татарин выразительно задвигал рукой в воздухе, словно передергивая затвор у винтовки.

      – Тебе бы только винтовкой баловать! – зло проговорил Илья Степанович.

      – Ты добренький – да? Вахитов – плохой. Широких – хороший, да? – взорвался Марат, его голос сорвался на режущую ухо фистулу.

      Пожилой милиционер пристально посмотрел