Куда исчезают обычные люди?. Игорь Филатов

она сказала, что помогает Антону по хозяйству, грубо говоря. С её слов, у него шизофрения…

      – Да нет, что вы, – прервала Ева Сорокину, – никакая у него не шизофрения! В этом-то и проблема – всех под одну метлу. У него аутизм.

      – Вы меня извините – я-то разницу между аутизмом и шизофренией не понимаю.

      – А у нас вообще мало кто понимает. Кто-то вообще не признаёт. Правильно его называть – расстройство аутистического спектра, РАС. Взрослым так вообще этот диагноз в России не ставят, потому что считают детской версией шизофрении. До восемнадцати дорос – всё, полноценный шизофреник. Но это совершенно отдельная история.

      – Ева, подождите, я так совсем запутаюсь. У меня есть определённый опыт структурированно вести беседу – можно, я у вас перехвачу инициативу? – попыталась Аня привести разговор в порядок.

      – Да, конечно, простите, пожалуйста. Хочется всё сразу и побыстрее – всё ведь важное. Я архитектор – я хорошо планирую пространство, а вот в повествовании у меня бывает хаос, особенно в письменном, – рассмеялась Ева.

      – Я вас понимаю – сейчас попробуем разобраться.

      Аня достала из рюкзака блокнот и ручку и приготовилась делать пометки.

      – Начнём с начала – простите за тавтологию. Когда и как вы познакомились с Борисовой?

      – Тогда совсем с начала. У меня есть благотворительный фонд – я помогаю родителям и их деткам, в том числе пытаюсь передать и свой опыт мамы, воспитывающей особенного сына.

      Ева грустно улыбнулась и продолжила:

      – И поверьте, это не моя прихоть или уход от проблемы – так его называть. Он, как и другие детки с аутизмом, просто отличается от нас, обычных людей – таких, которых принято считать нормальными. Считается, что аутизм неизлечим – возможно, потому, что это не болезнь. Достоверных данных о причинах его возникновения нет – только гипотезы. Аутисты видят и чувствуют этот мир по-другому, а мы учим их адаптироваться, подстраиваться, приспосабливаться. По сути, учим быть похожими на нас – но только похожими. Это очень тяжёлый труд, и справляются далеко не все родители. А Юленька – она мне позвонила примерно месяц назад – извините, я не смогу сказать, через кого она меня нашла, я не спрашивала. Позвонила – мы встретились. Она рассказала свою историю, к сожалению, очень типичную. По факту про аутизм она узнала от меня. Сначала она считала, что Антон просто не такой, как все, – упрямый, застенчивый, нелюдимый. Потом думала, что его странности – это всё просто капризы. Потом, не без чужой помощи, конечно, она убедила себя, что у него шизофрения, – и это было удобно, всё объясняло, снимало все вопросы. По этим признакам я могу предположить, что у него была не очень тяжёлая форма расстройства – вероятно, синдром Аспергера[6]. Но время упущено, и возможна ли его адаптация по тем программам, которые мы используем с детками, я не знаю – он уже взрослый человек. Изоляция и потакание его ритуалам ему, конечно, тоже на пользу не идут. Вот примерно так я ей и объяснила.

      – И как она среагировала? – направила Сорокина собеседницу в нужное русло.

      – Как

6

Синдром Аспергера – нарушение психического развития, характеризующееся серьёзными трудностями в социальном взаимодействии, а также ограниченным, стереотипным, повторяющимся репертуаром интересов и занятий. От детского аутизма (синдрома Каннера) он отличается прежде всего тем, что речевые и когнитивные способности в целом сохраняются.