За столом с Булгаковым. Елена Первушина

.

      Булгакова привлекали сатирические и фантастические сюжеты, он так же легко, как и Гоголь, превращал повседневную жизнь в фантасмагорию, выявлял ее абсурдность. И одновременно он был певцом высоких радостей творчества и любви, дружной семьи, собирающейся за одним столом и вместе противостоящей невзгодам.

      Произведения Булгакова, при всей их фантастичности, насыщены повседневными реалиями, и они, как и любые талантливые произведения, открывают нам дверь в его мир.

      Еще один ключ к этой двери – не художественные, а сугубо практические книги, написанные и изданные в то время, в частности, – кулинарные. И если мы будем пользоваться этими ключами, то сможем проникнуться «атмосферой эпохи», «духом времени», и она, возможно, покажется нам более понятной, хотя от этого не станет менее фантастической.

      Давайте попробуем.

      Глава 1

      Детство и юность в городе кофеен

      Южная столица

      Михаил Афанасьевич Булгаков родился 3 (15) мая 1891 года в Киеве, в семье доцента, а позже – профессора Киевской духовной академии Афанасия Булгакова. У него было четыре дяди (два брата отца и два брата матери). Родом Булгаковы были из Орловской губернии и принадлежали, как выражалась позже тетка писателя, «к колокольному дворянству» – к священнослужителям. Один из братьев отца был священником, другой преподавал в Тифлисской духовной семинарии. С материнской стороны оба дяди были врачами.

      Михаил Афанасьевич был старшим сыном, после него в семье родились четыре дочери (Вера, Надежда, Варвара и Елена) и два сына – Николай и Иван.

      Когда в семье родился первенец, они жили на тихой Воздвиженской улице. Михаил Афанасьевич был крещен в Воздвиженской церкви, стоявшей неподалеку.

      Затем в 1906 году растущая семья переехала в один из домов по соседству – на Андреевский спуск, в дом № 38 (в романе «Белая гвардия» Андреевский спуск стал Алексеевским, но именно в своем доме Булгаков поселил семью Турбиных).

      Позже Михаил Афанасьевич, возвращаясь к воспоминаниям детства, в романе «Белая гвардия» напишет: «Над двухэтажным домом № 13, постройки изумительной (на улицу квартира Турбиных была во втором этаже, а в маленький, покатый, уютный дворик – в первом), в саду, что лепился под крутейшей горой, все ветки на деревьях стали лапчаты и обвисли. Гору замело, засыпало сарайчики во дворе – и стала гигантская сахарная голова. Дом накрыло шапкой белого генерала, и в нижнем этаже (на улицу – первый, во двор под верандой Турбиных – подвальный) засветился слабенькими желтенькими огнями инженер и трус, буржуй и несимпатичный, Василий Иванович Лисович, а в верхнем – сильно и весело загорелись турбинские окна».

      Действительно, дом стоял на склоне, поэтому его первый этаж со стороны двора не имел окон. Первый этаж был каменным, второй – деревянным. На полуподвальном каменном этаже находилась бакалейная лавка купца Шайтера. Всего в доме было 8 квартир, которые сдавались внаем. Из квартиры на втором этаже можно было увидеть Днепр с плывущими по нему пароходами и баржами, а весной – цветущие каштаны на спуске и вишневые сады в Подоле.

      Этот дом был «малой родиной» Булгакова, именно ему посвящены строки в «Белой гвардии»: «Много лет до смерти, в доме № 13 по Алексеевскому спуску, изразцовая печка в столовой грела и растила Еленку маленькую, Алексея старшего и совсем крошечного Николку. Как часто читался у пышущей жаром изразцовой площади „Саардамский Плотник“, часы играли гавот, и всегда в конце декабря пахло хвоей, и разноцветный парафин горел на зеленых ветвях. В ответ бронзовым, с гавотом, что стоят в спальне матери, а ныне Еленки, били в столовой черные стенные башенным боем. Покупал их отец давно, когда женщины носили смешные, пузырчатые у плеч рукава. Такие рукава исчезли, время мелькнуло, как искра, умер отец-профессор, все выросли, а часы остались прежними и били башенным боем. К ним все так привыкли, что, если бы они пропали как-нибудь чудом со стены, грустно было бы, словно умер родной голос и ничем пустого места не заткнешь. Но часы, по счастью, совершенно бессмертны, бессмертен и Саардамский Плотник, и голландский изразец, как мудрая скала, в самое тяжкое время живительный и жаркий. Вот этот изразец и мебель старого красного бархата, и кровати с блестящими шишечками, потертые ковры, пестрые и малиновые, с соколом на руке Алексея Михайловича, с Людовиком XIV, нежащимся на берегу шелкового озера в райском саду, ковры турецкие с чудными завитушками на восточном поле, что мерещились маленькому Николке в бреду скарлатины, бронзовая лампа под абажуром, лучшие на свете шкапы с книгами, пахнущими таинственным старинным шоколадом, с Наташей Ростовой, Капитанской дочкой, золоченые чашки, серебро, портреты, портьеры, – все семь пыльных и полных комнат, вырастивших молодых Турбиных, все это мать в самое трудное время оставила детям и, уже задыхаясь и слабея, цепляясь за руку Елены плачущей, молвила:

      – Дружно… живите».

      В 1967 году уроженец Киева Виктор Некрасов задался целью узнать, что представлял собой дом, где жили его любимый автор и любимые герои. Вот что он пишет: «Андреевский спуск – одна из самых „киевских“ улиц города. Очень крутая, выложенная булыжником (где его сейчас