Ловец из ноосферы. Юлия Картман

сплетни, чужие рассказы. В это я мог легко поверить. Старушка так или иначе всё равно интересовалась жизнью своих родных, и хоть они и забыли про неё, как говорилось в письме, а вспоминали только чтобы попросить денег, но она их всё равно помнила. А разузнать о них ей могли помочь другие родственники или знакомые. В любом случае, слушать это письмо было очень тягостно. Я сделал себе пометку в телефоне: «Кто снабжал её информацией?» и уже почти отключил внимание от голоса адвоката Шилдса, как сразу он начал зачитывать что-то другое:

      … Я могла бы долго рассказывать вам о вас, дорогие мои кровинушки, но вы наверняка уже перешли к обсуждениям письма между собой.

      Это было правдой: родственники тихо гудели, как мирный пчелиный рой, все друг с другом разговаривали: кто-то грустно, кто-то смешливо, но письмо они точно уже не слушали так внимательно, как в начале. Томас и Ольга, как я заметил, общались между собой совершенно без оглядки на то, что надо слушать письмо. Оба выглядели довольными и хихикали над чем-то. Они действительно были очень похожи. Мужчина за спиной Ольги был мрачнее тучи и пристально сверлил ревнивым взглядом Томаса Пикукка.

      … Вы можете подумать, что я старая свихнувшаяся карга, которая ненавидит собственных детей и оставила себе девичью фамилию Абигайл из ненависти к мужу. Но я хотела бы уточнить: я вас не ненавижу. Я молча вас презираю, оттого и пишу это всё, зная, что при моей жизни вы не узнаете моего настоящего мнения о вас. Прошло много лет, в течение которых я любила вас, беспокоилась о вас, старалась сделать всё, чтобы заслужить вашу любовь и внимание. Я мечтала, чтобы вы гордились мной. Дети и внуки. Чтобы хоть немного помнили обо мне. Но прошли десятилетия, и я осознала, что этого не будет. А значит, единственное, чем я привлекла ваше внимание – это мои похороны. И я просто не могла не позволить себе хотя бы это, одно последнее слово перед вами. Я любила вас. А теперь, наверное, тоже люблю, но у меня нет розовых очков. Я знаю, что не нужна вам. И знаете, как я это поняла? Я стала нужна другим людям. Только в этот момент я осознала, что это такое – семья. Я была уже старой, когда это произошло.

      Гленн Митчелл, дворник с первого этажа. Наши утренние беседы во дворе дома, когда я выходила покормить бездомных кошек, а ты частенько выметал их трупики и бережно убирал в мусорную урну. Ты не мог бросить работу и уйти их хоронить в каком-нибудь парке, но ты пытался хотя бы положить их в какую-нибудь коробку из-под обуви, замотать в тряпку. И, хоть и ворчал, но моих бродячих питомцев подкармливал, когда я изредка уезжала. Я точно это знаю. Мы разделяли прохладные утренние часы стариковского одиночества и делились проскакивающими в обыденной речи мыслями о бренности бытия. Твоей жизнью точно так же никто не интересовался, как и моей, и мы нашли друг в друге утешение. Мы могли обсуждать только что увиденные новости по телевизору, которые никому не были интересны, Но в этих коротких пятиминутных разговорах мы успевали выложить многое о себе. А что не успевали, выкладывалось