Двенадцать ступенек в ад. Борис Дмитриевич Дрозд

самых, бабаня!

      – Что ж там такое? Кажную ночь возите и возите который уже месяц, считай с прошлого года.

      – Бои все идут на границе, бабаня, в Приморье. Слыхала, небось, про Хасан?

      – Ну, чей-то слыхала…

      – Японец прет через границу, сволочь!

      – И что ж им там наши не могут рога обломать, что ль?

      – Обломают! Да шибко много их, чертей! Мильенная армия.

      – А почто опять ночью возите?

      – А как ты думаешь себе, бабаня, ежели днем возить? Народ днем ходит, смущать людей, толки разные пойдут. Тут нельзя без секретности.

      – И эти-то опять без гробов-то голые или в исподнем?

      – И эти тоже, бабаня. Из госпиталя взятые, помершие. Одевать, что ль, их? А гробов-то на них где напасешься? Каждый день, считай, по полсотне да по сотне мертвяков шлют…

      Неподалеку от ворот по левую сторону от входа – длинный, глубокий ров, выкопанный еще в мае нанятыми землекопами, заготовленный впрок, с запасом на будущие захоронения. К рву, развернувшись, сдает грузовик задним бортом, поближе, к самому краю.

      – Куды ж яма-то такая глубокая? – спросила старуха, проследовавшая за грузовиком к месту захоронения и светя фонарем в яму.

      – Так нужно, бабаня…Их много будет, спать тебе сегодня не придется. И завтра, и послезавтра, и после-после завтра будем возить помногу, пока война не кончится.

      Открылся задний борт и приезжие стали аккуратно сбрасывать трупы в яму, ухватив за руки и за ноги, а затем, когда первые ряды закончились, «бригадир» влезал наверх и подтаскивал трупы к краю кузова в рядок; потом спрыгивал, и опять они вдвоем брали их за руки и за ноги и бросали в яму.

      Не прошло и пяти минут, как грузовик со всех сторон обступили кладбищенские собаки, свора которых из пяти-шести особей поселилась здесь в поисках пропитания, которое оставляли на столах и на могилах посетители. С кладбища ничего уносить нельзя – это известное всем табу. Сбежавшись со всех уголков, псы тотчас же обступили грузовик со всех сторон, не приближаясь к нему и злобно, остервенело стали облаивать это им уже знакомое железное чудище, вторгшееся в их владения и от которого исходил дух смерти.

      – А чем это от вас всегда воняет? – с подозрением спросила старуха. – Всех собак пособирали с округи, никак не уймешь их после вас.

      – Водкой разит. В этом деле без нее-то никак нельзя, сама понимаешь, бабаня.

      – Да не водкой от вас прет, а какой-то гадостью!

      – Так больницей, бабаня, воняет, ею родимой, – отвечал «бригадир».

      – Хм, больницей, – недоверчиво бормочет старуха, принюхиваясь. – Ишь, псы-то как остервенели, ни одну машину так не облаивают.

      – А что им еще делать? – отшучивался «бригадир»? Собаке положено брехать, вот она и брешет.

      – Вишь, как разошлись!.. Цыц, заразы такие! – крикнула сторожиха, замахнувшись на ближайшего пса палкой.

      И долго еще после отъезда грузовика не успокаивались псы, разогнанные старухой, подвывая изо всех углов.

      Собаки, наконец-то успокаивались, их собачья тревога улеглась, но